Валентайн - С. Сомтоу

Она была рада, что они использовали хлороформ. Ничто так не мешает сосредоточиться, как жертва, которая вырывается и кричит. А эта старушка — она никогда не узнает, что ее поразило.

Симона сделала последний надрез вдоль живота, так чтобы толстая кишка и ее содержимое были все на виду. Потом она наклонилась над шляпной коробкой, прошептала освобождающее заклинание и выпустила фи красу наружу.

— А это действительно необходимо? — спросил Дамиан, с трудом сдерживая тошноту.

— Уж лучше так, чем позволить ему жадно вылизывать тебе задницу, Преподобный, — сухо проговорила Симона и вышла из пентаграммы. Зрелище было не из приятных: бывший принц Пратна облепил старуху своими скользкими внутренностями и принялся загребать языком содержимое ее разрезанного кишечника. Симона отвела глаза, но она все равно слышала смачное чавканье и чувствовала омерзительный запах, который шел от фи красу в его возбуждении. — Нам вовсе не обязательно здесь оставаться, — сказала она. — В данном случае не требуется наблюдать. Магический круг не даст нашему другу сбежать. А мы пока можем спуститься вниз, в ресторан.

На экране спасатели-бурундуки что-то трещали писклявыми голосами. Дамиан сосредоточенно пялился в телевизор.

— Пойдем, — сказала Симона. — Ты уже это видел. Это повторный показ.

И тут они оба услышали вопль. Это был голос принца Пратны. Будь ты проклят, будь ты проклят, даже в смерти ты не даешь мне покоя, чудовище, мерзостное дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо...

Симона резко обернулась. Из зеркальной столешницы высунулась рука. Бледная рука немертвого мальчика.

— Как ты посмел?! — закричала Симона духу из зеркала. Рука схватила миссис Битс за волосы и стала тянуть ее вниз — в зеркало.

— Будь ты проклят! — вопила Симона, но в круг войти не решалась. Там она стала бы уязвимой. Дрожа от бессильной злости, она наблюдала за тем, как тело медленно погружается в Зазеркалье. Бывший принц Пратна вцепился в ускользающую добычу языком и всеми внутренностями, пытаясь ее удержать. Но тут тело дернули с той стороны — с такой силой, что чудовищная голова без туловища свалилась со столика.

— Дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо дерьмо, — завопил бывший принц Пратна в ярости неутоленного голода. Он извивался и корчился, брызжа слюной. Выпученные глаза закатились. Кончик его языка застрял в зеркале. Чудовище выло и билось обрубком шеи о край стола.

Тело миссис Битс почти целиком погрузилось в зеркало. Наружу торчала только левая ступня в сетке синих набухших вен. Грязный ноготь большого пальца указывал в потолок.

— Вытащите меня!— завопил фи красу.

Дамиан Питерс попятился к двери. Его била дрожь. Симона подумала, что подобный маленький инцидент вообще-то не должен пугать человека, который почти ежедневно соприкасается со сверхъестественным. Радует только одно: что он скоро поедет домой, в Вопль Висельника — готовить большую воскресную проповедь. Они все одинаковые, мужики. Для быстрых решительных действий они хороши, но выносливости у них никакой. Ему еще надо многому научиться. А то он пока что не тянет на роль консорта при владычице мира. Это — в том случае, если она решит оставить его при себе. Ее терпение было уже на исходе.

Шепча молитву к Шанго и семи африканским богам, она вступила обратно в круг и вырвала из зеркала язык бывшего Пратны.

— Хочу есть, — сказал он.

Симона поспешила убраться из круга. Теперь надо быть осторожнее с зеркалами. Тимми Валентайн набирает силу. Надо поостеречься.

— Тебе разве не страшно? — спросил Дамиан Питерс, нервно поправляя галстук.

— Спасибо вам, темные силы, — сказала она, — что на этот раз вы мне послали достойного противника.

12

Круги света и тьмы

• колдунья •

Двенадцать жилых трейлеров выстроились в ряд на стоянке у павильонов для внутренних съемок. Тринадцатый был невидим. И вовсе не из-за волшебных чар — хотя Симона Арлета обнесла его защитным кругом из сильных магических предметов, — просто стоянка подходила вплотную к густому лесу, покрывавшему почти всю гору, за исключением снежной вершины далеко-далеко вверху.

Тринадцатый трейлер стоял скрытый в густых соснах. Даже в ясный солнечный день здесь лежал густой сумрак. Это было приятно — сидеть в прохладной тени, в окружении магических артефактов. Бывали дни, когда самые темные и низменные аспекты колдовства пронимали даже привыкшую ко всему Симону. Как, например, вчера вечером, когда им с Дамианом пришлось распилить журнальный столик на мелкие кусочки, чтобы они поместились в мешок для мусора. Жак вынес мешок наружу, скрытый от посторонних глаз заклинанием маскировки, так что для всех, кто встречался ему по дороге, он казался уборщиком из персонала отеля... если, конечно, не приглядываться к нему повнимательнее.

Горничная не заметила отсутствия столика. Да и с чего бы ей замечать? Обычно никто не обращает внимания на наличие или отсутствие предметов мебели в номерах отеля, потому что никому и в голову не приходит, что какая-то мебель может пропасть... разве что у кого-то есть свои причины, чтобы запомнить данный конкретный предмет. Тем более что горничные старались проводить у них в номере по возможности меньше времени. Им не нравился запах.

Жак принес чай и тихонько ушел, чтобы не мешать ее медитации.

Она сидела, попивала чай. Забавная ситуация. Ее трейлер тянул электричество из киношного генератора, а киношники даже не замечали. Она собиралась подточить их изнутри. Она была как червяк в сердцевине яблока. И это было красивое яблоко, сочное.

Она погружается в транс. Посылает свой дух вовне. Чувствует, как он мечется от души к душе. Как она их презирает! Вот режиссер — небрежно осматривает декорации для следующего эпизода, а сам только и думает, как бы скорее нюхнуть кокаина. Вот сценарист — еще вчера он был просто нахлебником, непонятно, с какого боку затесавшийся в их компанию, — мучительно соображает, какие надо внести изменения в этот нелепый сценарий, исходя из того, что он действительно знает о Тимми Валентайне. Вот журналистка, безнадежно погрязшая в своем горе, обвиняющая себя в самоубийстве сына, в отчаянии ищущая ему замену — в лице неотесанного мальчишки из Вопля Висельника.

И сам мальчишка... такой наивный, пешка в большой игре. Красивый мальчик с красивым голосом... в нем были упорство и сила. Упорство и сила, порожденные внутренним сопротивлением матери, которая творит над ним всякие непотребства. И избавить его от навязчивой матушки, излечить его боль — значит лишить его силы, того источника, из которого проистекает его талант. Какая трагедия. Как жаль, что такой славный мальчик будет растоптан и уничтожен силами, далеко-далеко за пределами его власти и понимания.