Парадокс добродетели. Странная история взаимоотношений нравственности и насилия в эволюции человека - Ричард Рэнгем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руссоисты часто выражают подобные опасения. Но мне они кажутся странными. Почему естественность войн должна означать, что “нет особого смысла в попытках их предотвращать, ограничивать или искоренять”? Мы же не применяем эту логику к другим неприятным естественным явлениям. Мы боремся с болезнями, хотя они явно имеют биологическое происхождение. Мы стараемся искоренить сексуальное насилие и не одобряем издевательств над слабыми и детских драк. Мы знаем, что такие типы поведения возникли в процессе эволюции, но это не мешает нам с ними бороться.
Кроме того, утверждение, будто признание древней эволюционной истории войн порождает фатализм, не имеет под собой никакой фактологической основы. Мой опыт показывает, что это утверждение абсолютно неверно. В 1970-х годах у шимпанзе в Национальном парке Гомбе в Танзании впервые обнаружили межгрупповое насилие. В наблюдениях тогда участвовали трое признанных ученых. Все они были потрясены значением этого открытия, но оно не парализовало их страхом, а, наоборот, вселило в них жажду действий. Все они стали известными активистами, выступавшими за прекращение войн.
Джейн Гудолл, пораженная открытиями, что шимпанзе способны убивать детей и взрослых и насиловать самок, написала книгу, полную огромного оптимизма, под названием “Повод для надежды”. В ней она эмоционально описывала шокирующие открытия; Гудолл стала неутомимым поборником позитивного мышления и устойчивого развития10.
Роберт Хайнд, специалист по биологии поведения, был научным руководителем диссертации Джейн Гудолл, а позже и моей. Впоследствии он посвятил значительную часть своей карьеры усилиям по сокращению военных угроз. В числе прочего он был председателем Британского Пагуошского комитета, который получил Нобелевскую премию мира за содействие ядерному разоружению. Хайнд много писал о глобальных перспективах всеобщего мира и нравственного совершенствования; среди его книг есть, например, такие: “Хватит воевать: устранение конфликтов в ядерную эпоху”11 и “Как покончить с войной”12.
Дэвид Гамбург исходно был ученым-психиатром. Он писал об эволюции смертоносной агрессии у шимпанзе и ее значении для понимания человеческого насилия, а впоследствии в течение многих лет занимался противодействием глобальным угрозам человечеству13. Будучи президентом Корпорации Карнеги, в 1997 году он опубликовал отчет “Предотвращение смертоносных конфликтов”14, написанный совместно с бывшим государственным секретарем США Сайрусом Вэнсом. Гамбургу внушала надежду мысль, что геноциды требуют тщательного планирования, а значит, их можно прогнозировать и предотвращать. В его книгах “Нет полям смерти”15 и “Предотвращение геноцида”16 приводится множество практических советов по предотвращению войн и международному миротворчеству, которые он разбирает на примере как существующих, так и воображаемых, усовершенствованных институтов власти.
Гудолл, Хайнд и Гамбург, как и многие другие ученые, не считали, что адаптивность агрессии подразумевает неизбежность войны. Они понимали, что насилие диктуется обстоятельствами, а не строгими генетическими инструкциями. Осознав, на какие страшные вещи психологически способны шимпанзе и человек, эти исследователи приступили к активным действиям.
Почему тогда многие руссоисты боялись, что идеи, вдохновляющие людей на такую плодотворную деятельность, могут привести только к апатии и пессимизму? Мрачные прогнозы руссоистов связаны с их представлением о том, что эволюционная природа воинственности подразумевает “неудержимую склонность к агрессии”. Они опасаются, что эволюционное видение войны как адаптивного поведения будет поощрять биологический детерминизм. Однако почти никто из ученых, признающих адаптивную основу войны, не считает ее неотвратимой.
Ни на чем не основанное представление, будто ученые, считающие человеческое насилие адаптивным, обязательно должны быть детерминистами, – часть давней традиции руссоистов. Историк науки Пол Крук опубликовал захватывающую историю изучения эволюции и войны, описав, как научная мысль развивалась после публикации “Происхождения видов” Дарвина в 1856 году и вплоть до 1919 года. В тот период бытовали идеи биологического детерминизма. Руссоисты, пользуясь этими идеями (а некоторые продолжают это делать и сегодня), обвиняли своих оппонентов в упрощенном представлении о том, что агрессия и войны неизбежны. Однако эти обвинения не имели под собой никаких оснований – ни тогда, ни сегодня. Двадцать ведущих ученых, о которых писал Крук, считали, что в основе человеческого насилия отчасти лежит эволюционная предрасположенность. Но вопреки обвинениям своих оппонентов девятнадцать из них прямо заявляли, что культура, по их мнению, сильнее биологии. Это были именитые ученые того времени: Огюст Коне, Джордж Крайл, Чарльз Дарвин, Уильям Джеймс, Вернон Келлог, Рэй Ланкестер, Генри Маршалл, Уильям Макдугалл, Питер Чолмерс Митчелл, Ллойд Морган, Г. Т. У. Патрик, Рональд Росс, Чарльз Шеррингтон, Герберт Спенсер, Дж. Артур Томсон, Уилфред Троттер, Альфред Рассел Уоллес, Грэм Уолас и Лестер Уорд. Единственным бескомпромиссным “биологическим детерминистом” оказался нейробиолог Карл Пирсон, который также поддерживал идеи евгеники. Обвинения в детерминизме, таким образом, были практически безосновательными17.
Многочисленные данные указывают на то, что общество не только влияет на уровень насилия, но и может его предотвращать. В конце концов, история давно продемонстрировала, что государства могут жить в мире в течение многих поколений. Если какое-то поведение имеет эволюционную историю, это еще не значит, что оно обязательно будет неотвратимым, неизменяемым и не поддающимся воле человека. Гены влияют на размер и чувствительность различных участков мозга, на природу и активность физиологических систем стресса, на выработку и метаболизм нейромедиаторов и на многое другое. Гены формируют систему, а система реагирует на окружающую среду. Животное, которое проявляло бы агрессию с той же предсказуемостью и неизменностью, с какой оно засыпает, чувствует голод или отшатывается от зловонного трупа, быстро проиграло бы в эволюционной гонке. Ключ к успешной агрессии заключается в поведенческой гибкости.
Одни формы агрессии более предсказуемы, чем другие. Реактивную агрессию сложнее контролировать, чем проактивную, но даже она поддается контролю коры головного мозга. Алкоголь делает человека опасным именно потому, что ослабляет привычные системы контроля. В отсутствие алкоголя вспышки гнева проще сдерживать. Иными словами, в обычном состоянии системы торможения активны.
Как я уже говорил в предыдущей главе, проактивная агрессия запускается только в том случае, когда нападающие высоко оценивают вероятность успеха и знают, что им ничего не грозит. В противном случае проактивная агрессия, скорее всего, не проявится. Именно поэтому шимпанзе убивают друг друга только изредка, а люди могут очень продолжительное время жить без войн.
Показательно, что вопреки своим же представлениям об агрессии руссоисты спокойно принимали идею о том, что
