Эмиль Гилельс. За гранью мифа - Григорий Гордон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же представить себе, что и между музыкантами — учителем и учеником — не все шло как по маслу, случалось и взаимное непонимание, расхождения и «несовпадения»?! Можно понять М. Г. Нейгауз: она бросилась на защиту привычной «версии» — всех устраивавшей, удобной, не создающей ненужных хлопот.
Она пишет: «Из статьи [Н. Кожевниковой] возник облик Эмиля Григорьевича Гилельса, во многих чертах противоположный тому, каким я его знала». Далее М. Г. Нейгауз рассказывает, что помнит Гилельса с детства, как он был внимателен, как помогал в тяжелейших ситуациях, — я уже цитировал то место из этой статьи, где говорится об участии Гилельса в судьбе Нейгауза, когда он был арестован. Последний абзац гласит: «В моей памяти Эмиль Григорьевич Гилельс остался одним из самых любимых учеников Генриха Густавовича и верным другом всей нашей семьи».
Простая логика заставляет предположить, — поскольку этот образ Гилельса «противоположен», как пишет М. Г. Нейгауз, тому, который создает Кожевникова, — что, значит, та проповедует: Гилельс был плохим товарищем, невнимательным, эгоистичным. Но ничего подобного у Кожевниковой, разумеется, нет. Сотворенный ею «противоположный образ» решительно ни в чем не противоречит портрету, нарисованному пером М. Г. Нейгауз, и, понятно, ничего не может «поправить». Самый же факт появления такого письма симптоматичен.
Но пойдем дальше. Как уже было сказано, сделанное Гилельсом слишком скупо и скудно освещалось. Замалчивание — как назвать иначе? — давало себя знать уже в последние годы его жизни; теперь же, без него, оно оборачивалось, если можно так выразиться, «в пользу» другого артиста — Рихтера. Он еще, слава Богу, здравствовал.
К сожалению, разговора этого не избежать.
Не в пример Гилельсу, рихтеровское «отражение» растет, как снежный ком. Что читает, слышит, смотрит человек небезразличный к музыке? — на свете есть только один-единственный пианист, равного которому никогда не было, нет и, вероятно, не будет. И не в том дело, что имя Рихтера звучит постоянно, со всех сторон и в разном «оформлении», — здесь и Пушкинский музей, и выступление префекта того округа, где находится «его» школа, и многое другое. Разумеется, он этого заслуживает; дело лишь в том, как все подается, — под каким соусом и с какими «приправами». И едва ли безвкусные журналистские «кружева» служат осмыслению его творчества. «…Мы хотим, — пишет Александр Кушнер, — чтобы у нас был „один“ поэт (читай: музыкант. — Г. Г.), одна, „зато настоящая“, любовь, и делаем из нее культ, в результате чего она вырождается в общее место и славословие». В больших порциях мы получили и то, и другое.
Гений, великий — определения, ставшие по отношению к Рихтеру некими постоянными эпитетами, — давно выглядят стершимися, проходящими, почти обыденными. С некоторых пор уже «привлекаются» космос, галактика, не меньше…
Переписываю первые попавшиеся строки из книги В. Чемберджи «В путешествии со Святославом Рихтером»: «…Мы (в том числе и автор. — Г. Г.) выглядываем на улицу (Звенигорода. — Г. Г.), потому что известно (хоть и не верится): скоро по ней должен пройти Рихтер… в тот момент, когда он проходил мимо, нам попросту было страшно оттого, что вблизи проходил человек, представляющий собой легенду двадцатого века, недосягаемый и далекий, как небожитель, гений, живущий среди нас, позволяющий иногда (!) послушать себя (в чем же тогда заключается деятельность исполнителя? — Г. Г.), погрузиться в его космический мир, вновь и вновь являющий свои запредельные, сверхчеловеческие силы служителя Музыки».
Или вот, заголовок многообещающий: «Охраняется человечеством» (В. Чемберджи в газете «Культура» предваряет показ фильма о Рихтере).
«Кто он? Миф? Гениальный пианист? Великий музыкант? Заброшенный в наш мир странник, ищущий совершенства? Артист, исторгавший слезы и приносивший очищение? Маг? „Непокоренный“? Да. „Загадка“? Да. Как явление природы».
Настаиваю и подчеркиваю: говорю вовсе не о Рихтере — о том, что происходит вокруг него.
Газеты и журналы безропотно предоставляют свои страницы для навязчивой рихтерианы.
Так хорошо нам знакомая плодотворная мысль о превосходстве Рихтера над любыми пианистами — именно любыми и, разумеется, за их счет — постоянно внедряется в голову читателя, не оставляя ему никакого просвета; это стало притчей во языцех, — и остается лишь «разукрасить» идею, каждый делает это в меру своей грамотности и воспитанности. Обыкновенно никто не испытывает никакой неловкости.
В газете «Культура» статья об Ирине Архиповой. Можно в такой статье обойтись без Рихтера?! Никак нельзя. Текст перед вашими глазами: «Среди имен самого первого порядка в исполнительском искусстве чрезвычайно мало таких, что признаются практически всеми и без сколько-нибудь существенных оговорок. Шаляпин и Каллас, Рубинштейн и Гульд, Тосканини и Караян и еще многие, многие другие вызывали и продолжают вызывать споры. Бесспорной фигурой был Святослав Рихтер».
Вот это я понимаю!
Каковы сопоставления?! Согласитесь, что даже «по шкале Рихтера» здесь чувствуется некоторый перебор. Автору, однако, кажется, что ряд упомянутых им великих музыкантов выглядит недостаточно убедительным, и он вынужден написать: «и еще многие, многие другие», то есть те, кто никак не могут тягаться с Рихтером. Берусь, хотя бы частично, назвать некоторых из этих «многих»: Карузо и Фишер-Дискау, Рахманинов и Горовиц, Фуртвенглер и Бруно Вальтер…
Возможно ли теперь сказать о Рихтере нечто свежее, новое, причем и сказать непременно по-новому, с такой силой, как до сего дня никому не удавалось?! Кажется, уже нет. Но одна известная актриса все же нашла ход, вспоминая Его — не удивляйтесь, она пишет все местоимения с большой буквы. Жду аплодисментов читателя.
Дело, однако, не ограничивается только печатным словом. Имя Рихтера — к его юбилею — помимо почти ежедневных (точнее — ежевечерних) телевизионных передач, звучит в метро (громогласная реклама фестиваля его памяти) и бросается в глаза на огромных перетяжках через улицы Москвы. Он и под землей, и над землей! Очень радостно, слава Богу! Но почему такой чести удостаивается только он один?! Ни для кого уже не остается места. При таком положении придет ли кому-нибудь на ум имя Гилельса?! Его будто и вовсе не было.
Подтверждения тому множественны. Возьмем статью о Рудольфе Баршае в Кратком музыкальном словаре (1998). Там говорится, что Московский камерный оркестр под руководством Р. Баршая «получил широчайшую мировую известность, выступал с выдающимися исполнителями (С. Т. Рихтер, Д. Ф. Ойстрах, 3. А. Долуханова, И. Менухин и др.)». Гилельс, по-видимому, относится к этим другим, так как недостоин стоять вровень с теми, кто назван. Меж тем сотрудничество Гилельса с Баршаем незабываемо, — об этом пишет в своей книге виолончелистка баршаевского оркестра Алла Васильева; они играли концерты Баха, Гайдна, Моцарта. Но для составителей словаря это событие не из числа заметных.
Нет смысла продолжать. Скажу лишь, что имя Гилельса чаще всего отсутствует там, где оно непременно должно значиться. Специально ли это делается? Вряд ли. Просто авторы действительно «не в курсе» — слишком хорошо начитаны…
Перелистаем еще одну книгу о Рихтере (о ней уже упоминалось) — увесистую, великолепно изданную, густо проиллюстрированную. Ее автор — Е. Могильницкий, закончивший механико-математический факультет Одесского университета, человек большой культуры, редкостно образованный.
Текст его выделяется непревзойденной силой художественного выражения. «„Рихтер-небожитель“, по мысли иных его слушавших, Рихтер — „певец космического холода“, „беседующий с вечностью“ в недоступном своем уединении, в отстраненности от земных сует…»
Земные встречи «на маршрутах его космических, межзвездных скитаний». «А вот он сам — огромный, седой, печально-понурый, сидит один за круглым столом… и во всем его облике, в мощных плечах, в неподвижных руках — след тех, околосветных перегрузок, и взгляд — из космического одиночества… Старый звездолетчик, вернувшийся на планету, где за время его путешествия протекли тысячелетия». «Конечно, годы накладывали свою печать. Были собственные недуги — телесные и душевные: долговременное пребывание в космосе — не шутка!»
Но будем держаться поближе к музыке.
«Каждый из… ансамблей, родившихся за годы рихтеровских усилий, был тоже „подарком веку“, подарком всем векам от этого века».
«Слово Бога было в начале дела Баха; дело Баха является Словом, обращенным к Рихтеру, им же, Рихтером, обращенным в его дело…»
В музыке «…о нем [Рихтере] рассказывают — Бах, Шуберт, Шопен, Рахманинов, Дебюсси…»
Сколько усилий я потратил, чтобы найти, в частности, у Шопена, — где же это он говорит о Рихтере! Стыдно сознаться: не нашел…
