Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

непригоден. Чевакинский и Квасов еще числились «архитектурии гезелями», а Евлашева и Дмитриева, по малой мере их таланта и размаха архитектурной фантазии, Растрелли в расчет не принимал. Так кто же, кроме него, мог измыслить и возвести новые величественные дворцы для новой, жизнелюбивой императрицы?

В апреле 1744 года Франческо Растрелли решается передать Елизавете Петровне свое послание:

«Всепресветлейшая Державнейшая Великая, Государыня Императрица Елизавета Петровна Самодержица Всероссийская Государыня Всемилостивейшая.

Бьет челом двора Вашего Императорского Величества обер-архитектор граф де Растрелли, а в чем мое прошение, тому следуют пункты:

1. Вашему Императорскому Величеству служу я нижайший при дворе Вашего Императорского Величества обер-архитектором со всеподданнейшею моею ревностью.

2. А в прошлом 1738 году блаженныя и вечно достойныя памяти Ея Императорское Величество Всемилостивейшая Государыня Императрица Анна Иоанновна всемилостивейше пожаловала меня нижайшего обер-архитектором, с которого году и поныне в том состою.

3. А в прошлом 1741 году в правление бывшей принцессы Анны на вышеозначенный мой обер-архитекторский чин дан мне за рукой оной принцессы Анны патент.

4. А по указу Вашего Императорского Величества велено таковые патенты объявлять, вместо которых даваны быть имеют патенты с титулом Вашего Императорского Величества.

5. А понеже бывшие архитекторы награждены были армейского штаб-офицера рангами, а именно Андрей Трезин инженер-полковник, Еропкин полковник, а я, нижайший, никаким армейским чином не награжден и конфирмации на обер-архитекторском чине и патента Вашего Императорского Величества не имею.

И дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было всемилостивейшим Вашего Императорского Величества указом меня нижайшего пожаловать армейским рангом против обер-архитекторского моего чина, так и бывшие вышеозначенные архитекторы были награждены деньгами, и по принятии от меня патента по всемилостивейшем Вашего Императорского Величества обер-архитекторского моего чина конфирмации дать другой патент.

Всемилостивейшая Государыня, прошу Вашего Императорского Величества о сем моем прошении решение учинить.

Апреля 1744 году

обер-архитектор Граф фон Растрелли».

Архитектор не ошибся в своих расчетах. Царица Елизавета Петровна жаждала иметь собственные роскошные дворцы. Вопреки мнению кабинет-секретаря, вынуждена была обратиться к Растрелли.

Сначала она поручает ему довести до конца сооружение и внутреннюю отделку Летнего дома. Несколькими месяцами позже велено «архитектору Растрелию» продолжить строение дворца на Невской першпективе, на берегу реки Фонтанки, там, где еще недавно размещалась морская рабочая команда капитана Аничкова.

Сооружение Аничкова дворца начато было М. Земцовым еще в конце 1741 года. За смертью архитектора смотрение за стройкой вел Г. Дмитриев. Но, видимо, не смог потрафить капризной императрице, уделявшей пристальное внимание своему будущему дому. Фантазия и вкус Растрелли больше соответствовали представлениям государыни о роскоши и величии.

Именные повеления, правда, умолчали о новом патенте Растрелли на обер-архитекторское звание и на частицу «де» перед фамилией. Даже несмотря на желания государыни, канцелярская машина двигалась медленно, со скрипом.

Природа предпочитает равновесие. И вслед за наступившим удовлетворением и уверенностью в будущем пришла беда. 18 ноября 1744 года умер отец, Бартоломео Карло Растрелли. Умер, готовя к отливке из меди почти пятиметровую статую царя Петра I.

Присутствие отца всегда приносило успокоение. Он был подобен невидимой, но очень надежной стене, отгораживавшей от старости, от неизбежности грядущего. Обо всем этом грустном и даже трагическом можно было не думать, пока отец был жив. Теперь этой оградительной стены не было.

Художник и заказчица

I

Внезапная смена правителя в ночь с 24 на 25 ноября 1741 года изменила только быт дворцов и особняков.

Выдворив курляндцев, русское дворянство само принялось делить «отечественный пирог». Делили, оправдывая свои действия законным правом хозяев земли. Хапали и раньше, при царе Петре, но, страшась царской дубинки, клялись при этом — «во имя России!». Теперь клясться перестали и хапали еще сильнее. Дорвавшись до власти, естественно, заторопились в первую очередь исполнить свои затаенные желания.

Устремления дворянства удивительно совпали с привычками и вкусами новой императрицы. «Вступив на престол, она хотела осуществить свои девические мечты в волшебную действительность. Нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты…»

Запись в Камер-фурьерском журнале за 1747 год:

«Дана записка… что Ея Императорское Величество изволила указать, отныне впредь… при дворе Ея Императорского Величества в каждую продолжавшуюся неделю, по нижеписанным дням быть, а именно:

по воскресным — куртагам,

по понедельникам — интермедиям итальянским,

по вторникам — придворным маскарадам,

по четвергам — комедиям французским».

Донесение английского посла Диккенса от 11 марта 1755 года:

«Начиная с прошлой среды у нас не было менее трех маскарадных балов и одной оперы и ни одного дня на этой неделе, который бы не был отмечен тем или иным развлечением. На будущей неделе начинается пост, когда все будут молиться и поститься; а спустя неделю полгорода по обыкновению будет больным от резкого перехода от жизни, полной удовольствий, к полному воздержанию…»

Свидетельство придворного ювелира Позье: «Наряды дам очень богаты, равно как и золотые вещи их; брильянтов придворные дамы надевают изумительное множество… они даже в частной жизни никогда не выезжают, не увешанные уборами…»

Ажитированные страстью к свободе нравов, роскоши и наслаждениям, русские дворяне спешили возместить долгие «постные» годы строгой службы царю Петру и тяжких немецких угнетений при Анне Иоанновне. Наступившие бесконечные торжества и празднества требовали соответствующих сцен и обрамления. Роскошные, величественные дворцы стали естественной необходимостью.

Строительство дворцов было политикой. Размах и роскошь свидетельствовали о богатстве и могуществе. А за внушительными размерами и пышностью убранства можно было укрыть расстроенные финансы, неуверенность в собственных силах, тайное желание казаться сильнее, чем ты есть.

При Елизавете Петровне сооружение роскошных дворцов стало делом государственной важности и необходимости. Только за три года, с 1744-го по 1747-й, «архитектору Растрелию» помимо всех прочих дел поручено: завершить отделку Летнего дворца; закончить строительство Аничкова; сделать новую пристройку к Зимнему дворцу Анны Иоанновны; подготовить чертежи новых дворцов в Перове, под Москвой, и в Киеве; измыслить проект перестройки загородного дворца в Петергофе.

Стремление извлечь пользу для себя из чужой необходимости есть политика. Самолюбивый Растрелли решает, что настал момент, когда следует заняться политической игрой. Неожиданно для всех в октябре 1747 года начинает говорить о желании уйти в отставку. Он хочет посетить родную Италию.

Двор в недоумении. Канцелярия от строений в растерянности. Добро бы еще собирался в трудном для него 1742 году. Тогда можно было понять. Но сейчас? Заказов хоть отбавляй, больше, чем у всех прочих, вместе взятых. Что это — афронт двору? И что вообще нужно этому неугомонному итальянцу?

На недоуменные вопросы Растрелли отвечает прошением «О учинении впредь контракта, о награждении жалованьем, возвращении графского диплома и о патенте на бригадирский чин».

Одновременно, если верить ведомости дворцовой Штате-конторы, он берет 200 рублей в счет жалованья будущего, 1748 года. Денег, как обычно, дома нет. Но есть уверенность в успехе начатой игры.

Поданное прошение