Книга Холмов - Антон Карелин

— Смилуй… ся.

Вот сейчас его лицо стало искренним, умоляющим, испуганным, как ребячье. Он все готов был сделать, на все пойти, что угодно исправить.

— Это твоя тень, — сказало его отражение. — Скольких ты помиловал?

Мародер хрипел, булькал и умирал. Четырнадцать человек вот так же булькало перед ним, четырнадцать всяких, в разное время подвернувшихся на его кривом пути. А путь этот, петляя сквозь лабиринт из грязных и обшарпанных дней, месяцев и лет, внезапно привел в загаженный нечистотами тупик, где сам он стал пятнадцатым и последним, погибшим на нем.

— Мраазь… — пролепетал он в луже кровищи, прежде чем испустил дух, с распахнутым щербатым ртом, обращенным к равнодушному небу.

Анна врезала в челюсть невзрачному лысоватому стрелку лет чуть ли не полста, который нервным движением дернул из тула стрелу и рванул тетиву, надеясь успеть. Не успел. От силы удара он опрокинулся на спину, громко охнув, лук вылетел и, кувыркаясь, полетел вниз с обрыва; второй мародер был умнее и просто бросился бежать, а вот третий оказался проворнее — фьюить, железное жало легко пробило кожаный наруч и впилось девушке в правую руку.

«Ааах опять эта проклятая боль, сколь же можно, чертов доспех, не спасает даже от таких коротких луков, даже от выстрела не в полный натяг, схарр тебя разорви, сволочь!» и много чего еще моментально всплеснулось у Анны в голове; она с трудом подавила этот детский взрыв эмоций, и, еще находись под его воздействием, лягнула стрелявшего. Но тот по-прежнему был проворен и отскочил. Девушка с проклятием выдрала стрелу. Тьфу ты, она вошла в руку едва ли на ноготок, у страха глаза велики. Остроносый стрелок, чаявший себя быстрым и ловким, выхватил легкий меч и сам подскочил к воительнице. Она невольно ухмыльнулась, ну держись, гад.

В следующие две секунды остроносый получил два сокрушительных удара в голову и откинулся в кровище и соплях, бессознательно мыча. Мечик, сломанный у рукояти, валялся рядом.

Анна пнула одного из пытавшихся встать, выбив у него из руки палицу (и, кажется, заодно сломав ему пальцы).

— А ну валяться! — заорала она. — Не поняли, с кем связались? Лежать!

Сбежавший так и сбежал, никто его не преследовал. Трое валялись без сознания. Еще один лучник послушно улегся рядом с огнемагом. За неполных десять секунд Анна в одиночку разметала и уложила семерых.

— Ну надо же, — пробормотала девушка, удивляясь самой себе.

Первый из атакованных был мертв, она швырнула его с такой силой, что удар прямой спиной о ствол дерева сломал ему позвоночник. Анна мрачно смотрела на побелевшее лицо незнакомого врага, сердце сжалось. А вдруг он был неплохим человеком, просто попал к Убою и не смог вовремя выбраться?

Она стала воином и научилась побеждать, научилась не сомневаться во время драки, с одинаковой легкостью бить молодого и старого, бить первой, бить в спину — все ради того, чтобы как можно быстрее закончить бой, и чтобы победителями оказались Лисы. Потому что Лисы не трогают побежденных, Лисы спасают раненых, делают все не так, как другие, что рады мучать, насиловать и убивать. Анна научилась в бою быть как мужчина, не размениваться на жалость и сомнения. И рваться к победе с яростью, пугавшей врагов. Но вслед за яростью боя всегда приходил откат и становилось паршиво.

Тут на гребень вступила Аннина тень со снайперским огнестрелом наперевес.

— Ну и чего ты не стреляла? — спросила черноволосая, хотя в общем-то знала ответ. Она сама приказала: «Стреляй в тех, кто будет бить мне в спину. Кто будет представлять для меня наибольшую опасность. Стреляй так, чтобы спасти мне жизнь». Думала, что, оказавшись в гуще боя, неминуемо подставит спину кому-нибудь под удар, тут-то тень ее и спасет. Но вышло так, что опасным для Анны среди семерых залегших на гребне не был никто. В следующий раз думай лучше и отдавай более правильный приказ.

— Стой здесь и стреляй в любого, кто попробует сбежать или причинить тебе вред. Убивай тех, кто ослушается, — она повернулась к лежащим. — Слышали? Радуйтесь, что живы. Будете вести себя послушно, мы вас и не убьем. А ты, коротышка, вставай, пойдешь со мной.

Оставлять тень, особо уязвимую к огню, на страже огнемага, Анна не собиралась. Взяв вскочившего толстячка за шкирку и выставив перед собой, она погнала его вниз по гребню, на дорогу, где Дмитриус в одиночку бился с троими самыми сильными из местной вшивой банды: Убоем и двумя его женщинами, мечницей и водяной.

Пока на правом фронте броневагона все шло без сучка, без задоринки, на левом происходили и вовсе чудеса. Крикнув негодяям сдаваться, Кел погрозил пальцем огнемагу и все-таки бросился выполнять тактическую задачу — принимать на себя атаку почти десятка головорезов. Устрашать их своим внешним видом и вводить в ступор неуязвимостью.

Но, обежав коней, он увидел, что волна захлебнулась, не начавшись. Все девятеро барахтались в диковинном сплетении невообразимо разросшихся зарослей, причем, большая часть буйных ветвей темнела острыми, нехорошего вида шипами. Пойманные в ловушку орали, рубили вездесущие ветви, кололись о шипы и кричали снова.

— Добрая Богиня? — воскликнул Кел, обращаясь к Алейне и Винсенту, зная, что оба услышат через две открытых бойницы с этой стороны. — Такое, значит, ваше добро с шипами?

— Это не я! — возмущенно ответила девчонка, отодвинув Книгу и выскакивая на крышу через люк. — Не мои заросли, мои только в центре, где посветлее. А это друды!

И верно, если улучить время в пылу боя и внимательно оглядеться, на ветвях деревьев можно было заметить с десяток всклоченных, полу-человечков-полуптиц. Зеленые, сизые, серые и даже одна белая — встопорщенные, перья торчат во все стороны. Друды похожи одновременно на обезьянок, птиц и белок-летяг, на маленьких лицах блестят круглые, почти человечьи глаза. Короткие, рудиментарные клювы что-то тихо клекочут, шепчут травам и кустам: расти, расти, терновник, впивайся в тела людей.

Тонкие руки существ были частью крыл. Широко расправив их, друды словно танцевали, раскачиваясь на деревьях, они творили общую магию все вместе. И на этот многоголосый зов природа откликалась гораздо сильнее. Повинуясь синхронным движениям крыльев-рук, шипастые ветви скручивались, сдавливали и истязали пойманных людей, нарастали все больше и больше, погребая их под вздувшимся морем растительности. И люди проигрывали этот бой, лишь три лица из девяти еще проглядывали в месиве, но на них был написан животный страх, они почернели и вздулись от уколов ядовитых шипов. Слабые крики стихали, заглушенные шелестом бешено разрастающейся зеленой гущи.