Коронованный рыцарь - Николай Гейнце

— А я? Как вы думаете?

Он оторопел и молчал.

— А между тем, когда я только одна знала мои обязанности к ни для кого неведомому моему мужу, я не позволила себе ни малейшего легкомыслия… Вы хорошо знаете это по себе, граф. Быть может, вы приписывали это чему-нибудь другому, но прошу вас верить, что это было только торжество долга над увлечением, скажу более, над чувством…

Вся кровь бросилась в голову Казимира Нарцисовича. Он начинал понимать ее.

— Не один каприз больной и скучающей женщины заставил меня вызвать сегодня вас к себе… Я не хотела, чтобы вы вступили в новую для вас жизнь с мнением о вашем прошлом мимолетном увлечении, с мнением обо мне, как о бездушной кокетке.

Граф провел рукой по лбу, на котором выступали капли холодного пота. Он не верил своим ушам. Она любит его.

Смысл ее слов был более чем ясен.

— Желаю вам счастья, граф!.. — продолжала, между тем, она как бы подавленным от волнения голосом. — Ваша будущая жена, говорят, писаная красавица, умна, добра… Берегите ее от злых людей, граф… При дворе их много… Не давайте вползать к вашему домашнему очагу… Повторяю, желаю вам полного, безраздельного счастья…

Она подчеркнула последнее прилагательное. Граф Свенторжецкий побледнел.

Он понял, что до Ирены уже донеслись слухи об условиях его женитьбы.

Он считал их глубокой тайной.

Если же их знает Оленина, значит они стали достоянием светской сплетни.

Значит молчат только при нем и под маской любезности скрывают свое к нему презрение.

Все это мгновенно пронеслось в его голове.

— Прощайте, будьте счастливы… — протянула она ему руку.

Он взял ее и покрыл поцелуями.

— Прощайте? — вопросительно недоумевающим тоном сказал он.

— Да, прощайте… прощайте… Уйдите… Я не могу переносить вашего присутствия… Мне вредно волнение… в моем положении… Я не расчитала своих сил… Я думала, что я уже успокоилась…

Она силилась вырвать из его рук свою руку, но он крепко держал ее, покрывая поцелуями.

Он сполз с кресла и стоял перед ней на коленях.

— Ирена… Ирена… Станиславовна… вы шутите… Если да, то это бесчеловечно…

— Шучу… Я шучу… О нет, нет… Не шучу, к сожалению.

Она горько засмеялась.

— Значит вы… вы… меня любите… — задыхающимся от приступа страсти голосом проговорил он.

— Ха, ха, ха… ха… — вдруг разразилась она хохотом.

Он вскочил, как ужаленный.

— Это… шутка… — прохрипел он.

— Нет, не шутка… по крайней мере с моей стороны… — отвечала она, вдруг сделавшись совершенно серьезной. — Вот вы, граф, кажется шутите.

— Я?!

— Да, вы… Вам хочется вырвать от меня категорическое признание в любви… Вам не достаточно, что я почти его вам сделала, стороной, намеками, но ясно и понятно… Вы хотите, чтобы я вам сказала прямо, чтобы потом рассказать, что я сама вешалась вам на шею… и насмеяться надо мной… с этой… вашей… невестой…

Она задыхалась от волнения. Голос ее был прерывист, как бы от нервных спазм в горле.

Он схватился обеими руками за голову и стоял, как бы окаменелый.

— Что же… смейтесь… Я не могу… Я не в силах скрываться более… Я люблю тебя… Уходи… Уходите…

Он вместо того, чтобы уйти, снова упал к ее ногам.

— Ирена, Ирена… Ведь я давно, давно также безумно люблю тебя…

— И женишься на другой… — перебила она его с горьким смехом.

— Но ты была всегда так холодна ко мне…

— Я была жена другого…

— Я не знал этого…

— А теперь я свободна… А ты?

— Увы…

— Уйди… Уйди же…

— Ирена… не гони меня… Дай провести около тебя хотя один час… счастливый час в моей безотрадной жизни…

В его голосе звучала мольба.

— И это говорит мужчина…

— Но что же делать?

— Ты не любишь меня…

— Ирена… клянусь… я люблю тебя больше жизни…

— Докажи… Откажись от своей невесты…

— О, с каким наслаждением я бы сделал это теперь… Я ведь никогда не любил ее… Твоя все возраставшая холодность толкнула меня к ней… Но теперь… об этом знает государь… говорит весь Петербург… Ее величество дала свое согласие… О, я несчастный… несчастный…

— Она может умереть… — как бы невзначай уронила она.

— Умереть?.. — поднял он голову и вопросительно посмотрел на нее.

— Умереть… — повторила она.

По выражению ее глаз он понял, о какой смерти говорит она и вздрогнул.

— Это невозможно…

— Ты не любишь меня… Уйди…

— Но… Ирена…

— Уйди… уйди… Говорю тебе… А то я позвоню…

— Оставь… Ирена… Поговорим… как…

— Ты решишься для меня на это?

— Я на все решусь…

Она приподнялась, обняла его за шею и крепко поцеловала.

— Говори… как…

— Подай мне вон там, на шифонерке, маленький длинный ящичек…

Он встал с колен и принес просимое и снова опустился около нее на колени. Ирена нажала пружинку. Ящик открылся. В нем оказалась длинная, тонкая стальная игла. Она вынула ее.

— Вот…

Граф Казимир Нарцисович вспомнил, что в Италии ему не раз доводилось видеть это моментальное орудие убийства. Эти иглы так остры, что при небольшом усилии прокалывали насквозь шею.

Ранение сонной артерии производит мгновенную смерть.

Она по выражению его лица догадалась, что ему известно употребление этого орудия.

— Возьми… — прошептала она.

— Нет, этого… я… не могу… — произнес он и, вскочив на ноги, быстро выбежал из будуара.

— Трус!.. — раздался за ним ее голос, сопровождавшийся, как показалось ему, адским хохотом.

Он не оглянулся, вышел в переднюю и поехал домой. Голова его шла положительно кругом от всего слышанного и перечувствованного.

XVII

УБИЙЦА ПОНЕВОЛЕ

Вернувшись домой, граф Казимир Нарцисович нашел у себя на столе записку от аббата Грубера.

В ней аббат приглашал его к себе завтра утром «по делу» и, между прочим, уведомлял, что квартира «в замке мальтийских рыцарей» для него готова и он может въехать в нее, когда ему заблагорассудится.

Последнее известие граф Казимир ожидал эти дни с большим нетерпением, так как отдаленность его настоящей квартиры от центра города, где он проводил почти весь день, была одним из тяжелых неудобств его жизни.

Кроме того, предназначенная для него квартира в «замке» была и поместительнее, и роскошнее, чем теперь им занимаемая. Обстановка тоже была несравнено богаче.

Ожидаемое известие пришло, но нимало его не обрадовало. Он мельком пробежал записку Грубера и бросил ее на стол, а сам бессильно опустился в кресло.

Ему было не до перемены квартиры.

Все его существо было поглощено одною мыслью, мыслью об Ирене.

Она любит его! — в этом для него не осталось ни малейшего сомнения. Она теперь свободна и он мог бы быть ее мужем.

— Ее мужем, — даже произнес он вслух. Положение это было более чем заманчиво.

Обольстительный образ красавицы восстал в его воображении. Он чувствовал на своих губах еще горевший ее поцелуй. Его невеста, Зинаида Владимировна Похвиснева, бледнела и стушевывалась перед дивным образом, восставшим в душе графа — образом Ирены.

Доставшееся ей после ее мужа, Оленина, громадное состояние, нельзя сказать, чтобы не играло никакой роли в мечтах графа Казимира.

Он хорошо знал, что Похвиснева почти бесприданница. Перед ним, кроме того, восстала перспектива его послесвадебного положения, положения подставного мужа. Все лицо его и теперь, наедине с самим собою, покрылось краской стыда и бессильной злобы.

Положение его, однако, было совершенно безвыходно. Он сжег свои корабли, сделав формальное предложение.

И зачем он сделал его?

Но разве это изменило бы суть дела? Он был обречен на этот брак после рокового свидания с Грубером в день первого его визита к Кутайсову.

«Что-то потребует от него этот палач завтра?» — мелькнула в голове графа мысль, но тотчас же была оттеснена томительным воспоминанием недавнего разговора с Иреной.

«Докажи, что любишь… — звучало в его уме ее фраза. — Она может умереть…»

Он снова, как и тогда, в будуаре Олениной, вздрогнул. Тонкая стальная игла блеснула перед ним.

«А между тем, она права… — продолжала работать его мысль. — Единственный выход из его положения — смерть его невесты».

«Но как решиться на это?» — восставал в его уме вопрос.

Он почувствовал, впрочем, что стал более хладнокровно относиться к нему. Слишком привлекательно было обладание Иреной и ее состоянием сравнительно с ролью подставного мужа Зинаиды Похвисневой.

Выбор был решен, но средство все еще пугало его и заставляло невольно содрогаться.

«Убить… человека убить… Ведь убивают же, особенно там, под южным небом… — думал он. — Но убивают под влиянием страсти, гнева… Убить же с холодным расчетом… Бррр…»