Инспектор и бабочка - Виктория Платова

В гостиную выходит сразу несколько дверей.

– Это комната Мо, – поясняет Лали, указывая на дверь по правую руку от Икера. – А рядом – ее кабинет. Комнаты Исы напротив.

– А твоя?

– Скоро увидишь!

Планировка второго этажа едва ли не в точности совпадает с планировкой первого: во всяком случае, Субисаррета видит похожий и также уходящий в темноту коридор. Коридор наполнен едва различимыми для уха шорохами, шепотами и посвистываниями, он притягивает и отталкивает одновременно. Отталкивает все же больше: Икеру хотелось бы остаться в гостиной, в простом и понятном мире хай-тека, но найти повод, чтобы хотя бы задержаться, – непросто.

– Там живет червь Раппи? – спрашивает он, указывая рукой на пальмовую рощу за окном.

– Да. Хочешь с ним познакомиться?

– Особым желанием не горю. Вдруг он утащит меня, как твоего приятеля Ндиди?

Это всего лишь шутка. Игра в поддавки, которую обычно практикуют взрослые в общении с детьми, но Лали не собирается играть в поддавки, и ответ ее неожиданно серьезен:

– Ндиди сам виноват. Он был глупый воришка и однажды украл у Мо одну штуку… Ту, где хранятся сигареты.

– Портсигар? – подсказывает Субисаррета.

– Портсигар, да.

Уж не тот ли портсигар с фелюгой, который инспектор видел на «Candela Azul»?

– Но потом портсигар нашелся?

– Да.

– Так, может, Ндиди не крал его?

– Он нашелся в его вещах. Вот и выходит, что червь Раппи поступил правильно, когда сожрал Ндиди. Но тебе ничего не грозит.

– Потому что я не собираюсь красть портсигары.

– Потому что ты – мой друг. Ты ведь мой друг?

Второй раз маленький ангел задает один и тот же вопрос. И второй раз получает один и тот же ответ:

– Да.

Теперь Икер не думает ни секунды, «да» проскакивает легко, не то что раньше; оно приятно холодит нёбо и возвращает инспектора в прошлое, в кафедральный собор Памплоны, где он впервые увидел Борлито. Ничего не забылось: щенячий восторг по поводу обретения друга и легкое головокружение от перспектив, которые открывает общение с ним. Непосильный груз детских тайн, грез и страхов можно с легкостью разделить на двоих. Или умножить, но легкость все равно никуда не денется. Проекций на будущее еще не существует, но тем ценнее настоящее, а в нем – залитая солнцем улица Эскарос (она заканчивается у самого горизонта, над которым парят, взявшись за руки, Иисус и Дева Мария) и нарисованная бутылка из-под сидра, – в ней обитают бабочки. Вечная дружба с Борлито началась с рассеченной его альбомом переносицы, вот и сейчас – переносица инспектора Субисарреты сладко саднит. А в горле больше не стоит ком из налипших милостью Альваро хлебных крошек. Все это время Субисаррета так тщательно выискивал всевозможные знаки, что едва не прошел мимо главного.

Лали.

Вот кто заполнит пустоту в сердце инспектора, образовавшуюся с уходом Альваро. Ни одной женщине так и не удалось сделать этого, но это вполне может сделать друг.

Лали – друг.

Друг.

Инспектор так ошеломлен этим открытием, а еще больше – собственными чувствами к Лали (в них нет ничего двусмысленного, ничего порочного – всего лишь нежность), что некоторое время рассеянно молчит. Но молчание не может длиться вечно.

– А кому принадлежат ружья?

– Никому.

– Но кто-то же их собирает… Исмаэль, да?

– Исе все равно. Он любит только свой саксофон, Мо и меня. А на оружие ему наплевать. Зато Мо нравится оружие. Очень, очень нравится, – тут Лали прикладывает палец к губам и заговорщицки подмигивает Субисаррете. – Только не выдавай меня. Если Мо узнает, что я сказала тебе об оружии – нам обоим не поздоровится.

– Почему?

– Нипочему. Расскажу тебе как-нибудь потом.

– Лучше расскажи мне про Виктора. Тот парень из гостиницы, помнишь? Ты называла его Амади.

– Ну и что?

– Я узнал, как переводится Амади. И про Хлея я тоже узнал. Ты ведь назвала их не просто так?

– Просто так, – веселится Лали. – Просто так!

– Не думаю, что это правда. Мы ведь друзья, да?

– Еще какие!

– А друзья должны говорить друг другу правду.

– А можно сказать ее как-нибудь потом?

– Когда?

– Потом, потом, —

Беспечный смех Лали несется из коридора, куда она успела улизнуть. Икеру ничего не остается, как последовать за ней. Странно, но чем дальше он продвигается по коридору, тем больше его охватывает сосущее чувство тревоги: от недавних щенячьих восторгов не осталось и следа. Не осталось следа от прохладного хай-тека: ощущение такое, что инспектора засасывает трясина или зыбучие пески, каждый следующий шаг дается ему тяжелее предыдущего, этот коридор никогда не кончится, никогда!.. Шепоты и вздохи, едва доносившиеся до уха Икера, когда он был в гостиной, теперь стали громче, но определить, откуда они идут, невозможно:

отовсюду.

Субисаррета пытается убедить себя – все нормально, все совершенно нормально. Вот стены: они обиты панелями из темного дерева: такие панели он видел во множестве домов в Сан-Себастьяне и раньше – в Бильбао, и еще раньше – в Памплоне. В доме, где он провел детство. Даже гравюры, развешанные на стенах, кажутся ему знакомыми. Умилительные, почти лубочные картинки из жизни малютки-Христа и Девы Марии; из жизни подросшего Христа (Дева Мария нисколько не изменилась). Есть еще гравюры из малознакомой Икеру африканской жизни, литографии с цветами, птицами и животными – не они ли издают звуки?

Нет.

Звуки орудуют в голове Икера, шепот, до того невнятный, звучит все отчетливее: ловушка! западня! – коридор и не думает заканчиваться, темнота впереди не рассеивается, она становится все гуще.

Куда подевалась Лали?

Мысль о Лали разом перешибает все остальные мысли: Лали такая маленькая, такая хрупкая, она не имеет ничего общего с приземистой толстоногой Мафальдой, вооруженной таким же приземистым и толстоногим здравым смыслом.

Лали никуда не могла подеваться, она знает, что делает. Ведь это – ее любимчик-дом.

– Эй? – негромко произносит Субисаррета. – Детка, ты где?

– Испугался? – раздается смех ангела откуда-то сбоку, из-за полуприкрытой двери.

– И не думал.

– Иди сюда.

Комната, в которой Икер оказывается через мгновение, вовсе не похожа на детскую. В ней царит таинственный полумрак, и ничто не указывает на то, что здесь живет восьмилетняя девочка. Нет ни мягких игрушек, ни кукольных домиков, ни самих кукол. Единственное окно зашторено, справа от входа стоит кровать, слева – шкаф; есть еще маленький письменный стол у окна и глубокое кожаное кресло с наброшенным на него ярким пледом. Поверхность стола пустынна, очевидно, жизнь Лали никак не связана с уроками, подготовкой домашних заданий, рисованием и лепкой в послеполуденные часы.

А… с чем связана жизнь Лали?

С паззлами (на полу, на большом ковре Субисаррета замечает собранную наполовину старинную карту мира). С инспектором Блексэдом (комиксы, подаренные Икером, валяются там же). С деревянным ящиком, – поначалу Икеру кажется, что он полон игрушек, но это не игрушки. Та самая мелкая африканская скульптура, которую Субисаррета уже видел на первом этаже. Наверное, она не представляет никакой ценности, в отличие от экспонатов из «рыцарского» зала; сто против одного, что такой же псевдоантикварной дребеденью торгуют на широко разрекламированном рынке Дантокпа. Груду фигурок с окарикатуренными формами венчает небольшая, размером с ладонь, бронзовая кошка.

На ковре, среди крошечных огрызков паззлов, валяется несколько кожаных темно-красных мячей, размером с теннисные. Мячи прошиты двойным швом и тускло поблескивают в полумраке, а на спинке кровати висит чехол с торчащими из него рукоятями бит: как подозревает Икер, все это имеет отношение к крикету, который так нравится Лали.

– Так вот где ты живешь! – говорит Субисаррета.

– Поможешь мне собрать картинку? – усевшаяся на ковер Лали смотрит на инспектора снизу вверх. – А то у меня не совсем получается.

– Не знаю. Вообще-то, я никогда не собирал паззлы…

– А я думала, что инспектор полиции только то и делает, что собирает паззлы, разве нет?

– Ты полагаешь?

– Ну да. Если бы ты знал с самого начала, кто преступник, было бы не так интересно. Но ты ведь не знаешь. Вот и приходится искать всякие недостающие кусочки.

– Улики. Это называется улики, детка.

– Я знаю. Мне жутко-жутко-жутко нравится инспектор Блексэд, – Лали крепко зажмуривает глаза. – А ты нравишься еще больше.

– Ты мне тоже очень нравишься, Лали. И ты могла бы стать очень хорошим полицейским инспектором… когда вырастешь.

Очевидно, эта перспектива не особенно вдохновляет ангела:

– Вот еще! Я могу стать инспектором прямо сейчас. Самым лучшим.

– Будем реалистами, Лали. Возможно, ты самый хороший боулер и самый хороший бэтсмен… для девочки твоего возраста. Но вряд ли ты обыграешь какого-нибудь взрослого игрока.