Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так я и стал в первый и последний раз в своей жизни штатным партийным работником. Причем весьма ответственным. В Академии общественных наук при ЦК КПСС работало около тысячи человек: преподаватели, научные сотрудники, технический персонал. Естественно, все члены партии. В это время наша академия была практически единственным научным аналитическим центром партии, поэтому ЦК и поручал ей проведение ответственных исследований, написание «директивных записок», справок и т. д. Особенностью моей работы замсекретаря парткома по идеологии было то, что первым секретарем парткома был избран Тарас Шамба, который до предела был загружен другой работой. Он был избран от Абхазии в Верховный Совет СССР («за» – 96 %!), где и пропадал много времени. Кроме того, Всемирный конгресс абхазо-абазинского народа избрал его своим президентом. Надо сказать, что, по утверждениям специалистов, более 80 % всех абхазцев рассеяны по миру, живут вне своей родины. С тех пор и до наших дней он носит хотя и неформальный, но высокий титул «Народный президент Абхазии». Вот в силу этого я зачастую и оставался главным «партийным боссом» в академии. Не могу не прервать свое повествование об этом времени, поскольку речь пошла о Тарасе Шамбе. Воистину Бог послал мне счастье долгие годы и по сей день дружить с ним!
Немного найдется в длинной моей жизни знакомых мне людей с такой высокой нравственной планкой, с таким органичным сочетанием интеллекта и доброго, можно сказать, трепетного отношения к людям, как Тарас Шамба. Кабинет его всегда был полон посетителями. Скольким он помогал в решении их проблем! Больших и малых.
Я благодарен ему и за то, что он познакомил меня с одним из любимых моих писателей – Фазилем Искандером. Тот был другом Тараса и заглядывал иногда к нему на работу, тем более они в это время были связаны общим делом – оба были депутатами Верховного Совета страны. Всякий раз при этом Тарас приглашал и меня на «чашку коньяка». Тут надо специально отметить, что это только образное выражение, ибо, хотя коньяк действительно всегда стоял на столе, пили мы не более одной рюмки. Запомнился мне один особенно длинный разговор с Фазилем где-то в конце 89-го года.
– Понимаете, то, что сейчас происходит, – дело абсолютно необходимое. Нельзя больше жить в такой лжи и таких глупостях. Но боюсь я, что сегодня не меньше глупцов и во власти, и среди тех, кто эту власть свергает. Умных надо искать, умных… Но нет у нас общественной лестницы для них, не уважают их, боятся.
Разговорились о том, почему он пишет только на русском языке. «Я считаю себя русским писателем. Русский язык – это язык целой цивилизации, это язык мировой культуры». Узнав, что я доктор философских наук, он оживился: «Я тоже неравнодушен к философии. Я из Сухуми приехал в Москву поступать на философский факультет МГУ. Не решился. Разные причины на то были, поступил в Библиотечный институт, что в Химках». Истинным наслаждением было говорить с умным, проницательным и таким талантливым человеком. Как жаль, никогда не вел дневников, насколько подробнее можно было бы написать о встречах с такими людьми!
Потом, уже в постсоветской России, поехали мы с Тарасом вместе отдыхать в независимую республику Абхазия. Там он познакомил меня со своим братом. Несмотря на молодость, он был уже министром иностранных дел Абхазии. И тоже оказался человеком с ясным умом и отрытой, чистой душой. Я уже решил в это время, что все абхазцы без исключения – люди высоких нравственных принципов и по отношению к своему делу, и по отношению к другим людям. Так думал, пока не столкнулся я тоже с абхазцем, но уже совсем иных, мягко говоря, далеко не столь позитивных моральных принципов. Но об этом даже писать не хочется.
Итак, вернемся к воспоминаниям о моей короткой партийной карьере (менее двух лет) в бурные дни конца перестройки. Люди, не жившие в советские времена, плохо могут представить себе роль партийного комитета в любой организации. Без его одобрения руководство не могло провести ни одного серьезного дела, назначить или уволить ответственного работника и т. д. Кроме того, только на регулярно собираемых партийных собраниях это руководство могло быть подвергнуто жесткой критике. Поэтому ректор академии и вынужден был считаться со мной. Почему «вынужден»? Да потому, что если и раньше я не очень-то умел ладить с начальством, подстраиваться под него, то теперь тем более. Это «тем более» объясняется, во-первых, самим временем – конец 80-х годов, которое вселяло в людей чувство неограниченной свободы, и во-вторых, последний наш ректор советского периода был упертым традиционалистом, непоколебимо уверенным в том, что все эти, как он называл, «демократические выверты» скоро кончатся и жизнь, как и раньше, потечет под «руководством славной партии большевиков». Я не разделял его убеждений, поэтому часто и бывал с ним «на ножах». Выражалось это прежде всего в том, что я, считая все происходящее событиями исторического значения, стремился к тому, чтобы глубже познать их. Именно поэтому я стал приглашать в академию ведущих деятелей оппозиции. Не скрою, в это время я в какой-то степени разделял их взгляды. И вот, несмотря на сопротивление ректора, в академии стали выступать видные борцы с правящей партией: Ю. Черниченко, С. Станкевич, Ю. Афанасьев и др. И это в Академии при ЦК КПСС! Хотел пригласить и Б. Ельцина. Созвонился с его представителем, тот сказал, что Борис Николаевич был бы очень рад выступить в академии. Ну тут уж наш ректор стал стеной: «Только через мой труп он придет в академию!»
Не буду рассказывать о своих впечатлениях от конкретных деятелей «демократической оппозиции», выступавших у нас. Скажу только, что их речи так же, как и неформальное общение с ними, зародили у меня отторжение не только от этих людей, но и от их деятельности. Особенно поразил меня Сергей Станкевич. Был он в это время весьма популярным политиком, ратовал за коренную ломку всего существующего, за светлое будущее «подлинной демократии». Так получилось, что я несколько раз приглашал его в академию на встречи с преподавателями и слушателями. Естественно, что при этом мы беседовали с ним, что называется, и тет-а-тет. И здесь он раскрывался совсем
