Чужестранец - Алексей Семенов

— Вот так, — закончил старик свою речь. — Теперь время подоспело тебе спрашивать. Сначала только надо бы хозяйство проведать. Баня твоя, молодец, до вечера отложится, видать.

Колдун отправился осмотреть остров, приглядеть, как там коза, куры и все другое. Мирко же проведал коней, полил огород, поднес в избу еще дров — огонь в печи начинал слабеть. День как занялся, так и длился — пасмурный, ветреный, холодный. На дворе было неуютно.

Парень не переставал и за работой обдумывать то, что услышал, прикидывая, что и как стоит рассказать Реклознатцу, о чем спросить, а о чем — смолчать. Мирко не знал, как глубоко может проникнуть в тайну чужих помыслов зоркое око колдуна, а потому смущался утаить от него что-либо. Однако если рассказывать обо всем, то и до Послезавтра времени не хватит — мякша ведь не умел говорить так, как старик. «Пожалуй, все поведаю — чего таиться? — решил он. — Ежели не туда забреду, старик поправит». И хотя речи колдуна не были слишком ободрительны, а последние слова звучали и вовсе горестно, у Мирко стало покойно и светло на душе, как ранним летним утром, когда солнышко ласкает своими золотыми лучами, и нет еще зноя и яркого света, и доносится свежее дыхание росных трав. Реклознатец не скрывал, что не ведает, как побороть полночную напасть, но ведь в Мирко ее и не было! «Знание светит, что зимнее солнце, а не греет», — говорил старик. Но юноше и не нужна была теплая печь: в нем самом горел невидимый огонь, вспыхнувший нежданно-негаданно четыре дня назад в ночи, на лесном озере, и никакому встречному пламени не под силу его загасить. Крупные звезды той ночи, горевшие в небесных полях сверху и из глубокой воды озера снизу, с легкостью пронзали своими лучами любую хмарь. Но вот путеводного света, указующего единственную тропу по черному лесу, у Мирко не было. Он знал свою цель, но не хотел брести к ней вслепую. И надежда на то, что мудрый и сведущий во всех земных делах колдун зажжет ему этот свет, еще более окрепла.

Сели заодно и полудничать. Реклознатец, побродив по острову, вернулся вновь бодрым, а вовсе не удрученным грузом тяжелых раздумий.

— Что ж, — подмигнул мякше колдун и глянул так, что почудилось, будто он со своим вороном поменялся. (Кстати, птицы с самого утра не было видно, может, Реклознатец услал ее куда?) — Про себя будешь сказывать или еще спрашивать будешь?

— Рассказывать буду, — глухо, но четко отвечал Мирко. — Но одно прежде узнать хочу. Я когда к тебе от гребня шел, видел камни, на которых боги высечены. Только все наши, мякшинские…

— Понял, к чему клонишь, — кивнул старик. — То не хитрость, хотя и погрустнее будет история, чем с лазами подземными. Я со многими людьми знался, пока по свету ходил. В селе одном мастер жил, полешук, по камню резчик. Дивные образы творил, и боги у него ровно живые выходили, каждый человек с ними через его камни говорить мог. Однажды один богатый купец с Вольных Полей в село то приехал, а как работы эти увидел, тут же заказал умельцу сорок камней — таких, чтобы разом три мира показывали, — дескать, святилище хочу устроить, чтобы всякий мог прийти, богам поклониться и с радостью на их образы взирать. Мастер за работу принялся, десять лет не покладая рук трудился. А как десять лет минуло, другие люди мимо тех мест проезжали да сказали, что купец тот веру свою поменял — арголидскую принял, а святилище строить раздумал. Вот и смекай, каково мастеру было! Нет, ничего с ним не стряслось, до смерти своей дожил, все людей искусством своим дарил.

А камни он мне привез: к тебе, говорил, люди за знанием идут, поселился ты так, что не всякий, горожанин особо, тебя отыщет. Пусть хоть камни мои путь к тебе укажут. Вот так и получилось, что полешукские боги к колдуну-хиитола ведут. Ну что, хорошо это или худо?

— Какое же тут худо? — удивился Мирко. — Я разве это в укор сказал? Непривычно только. Нигде не встречал этакого.

— То-то и оно, что доброе дело непривычно стало, — вздохнул колдун. — Ну а про то, что не встречал, — это врешь. В Сааримяки разве девки хиитола в поневах не ходят?

— Ходят, — тихо произнес Мирко. Он вспомнил Хилку в тот последний миг их встречи, после целомудренной ночи на сеновале. Что теперь с ней? — Только, дядя Реклознатец, в том месте, где с дороги к тебе сходить надо, по ступеням в ложбину, там камень указующий кто-то из земли выворотил да вниз сбросил. Ладно хоть укатился он недалече — дерево задержало, — добавил парень поспешно, чтобы не волновать слишком старика.

Колдун задумался, глядя куда-то мимо него, поглаживая правой рукой левую.

— Не знаю, что и думать, — сказал он наконец. — Знать, недавно это сделали.

— Недавно, земля под камнем свежая была.

— Что ж, завистников у меня окрест не найдется, а врагов и паче того, — принялся размышлять вслух Реклознатец. — Купцам до тех камней касательства нет… Ан, постой, — осекся старик. — Как раз из них кто и мог подобное учудить. Как тот колдун, что с игрушками ребячьими воевал, так есть ныне те, кто веру арголидскую накоротке принял. Вот они — не все, конечно, — чуть где прежней веры знак увидят, тут же его атукать. Ну да ничего, такое испокон века случалось, — успокоился колдун. — Приступай к рассказу, не. то опять заболтаемся! — шутливо пригрозил он Мирко. — А за то, что знак поправил, благодарствую сердечно.

— Сейчас, последнее еще узнать позволь, позабыл сразу спросить, — заторопился опять Мирко, будто и вправду ему немедля нужно было мчаться куда-то. — Скажи, коли знаешь, кто ту лестницу сработал, что с косогора ведет.

— Это дело недавнее, — с удовольствием отвечал Реклознатец. — Тот колдун, что здесь первым поселился, и велел. А строили те, кто в учении у него были и из селений ближних охотники. И мне там потрудиться довелось. А камень сами на телегах привезли: старосты лошадей дали, а люди привезли. А ты думал, опять загадка стародавняя.? — усмехнулся старик.

— Вот уж нет, — с улыбкой отвечал Мирко. — Я рад, что хоть здесь без загадок обошлось. А то ведь куда ни шагни — все росстани узором непонятным сплетаются. — Голос его вмиг погрустнел и стал серьезен. — Слушай теперь, дядя Реклознатец. Я от тебя не жду, чтоб ты меня надоумил, зачем человек на свете живет, и не того, чтобы ты за меня отыскивал, чего я сам хочу. Про первое я уж много размышлял, а все не впрок, а про другое и сам понимаю — вчерашний день возвратить надо. А как — того не знаю: как дома сидел — все просто казалось, а тайное все мнилось далеким и не про таких, как я. А едва за порог вышел, и все как раз изнанкой обернулось. Хорошо, Юкку Антича повстречал, он и надоумил к тебе пойти. Не колдовства у тебя прошу и не заступы — мне знать надобно.

И с тем Мирко приступил к повествованию. Начал он с прошлогоднего разговора, который вел он с дядей Неупокоем в ночном. Сперва с непривычки говорить долго и обстоятельно слова его спотыкались, не хотели вязаться друг с дружкой, то набивались, будто рыба в невод, то разлетались куда-то, как облака в небе. Но вот явилось вдруг откуда ни возьмись то, что помогало и вело речи мякши давеча на Черном ручье — умение песенного слова, и повесть Мирко побежала-потекла не хуже струистой Смолинки.