Голубое шампанское - Джон Варли

* * *

Единственной эмоцией, которую они проявляли, был восторг перед красотой бабочек. Они не выказывали ни гнева, ни раздражения, когда в них стреляли – пули не причиняли им никакого вреда. Даже когда на них обрушивали бомбы или артиллерийские снаряды, они и тогда не показывали эмоций, а попросту делали так, что нападавшие вместе с оружием исчезали. В конце концов начальство, кем бы оно ни было, заподозрило, что на весь этот шум и гром линейные реагируют только потому, что пальба убивает бабочек.

Солдат предупреждали, чтобы они ни во что не вмешивались, но какой-нибудь придурок обязательно да отыщется…

Поэтому когда перед рядовым Паулсоном запорхала Antheraea polyphemus, он протянул руку и схватил ее. Точнее, попытался. Не дотянувшись до бабочки на какой-то дюйм, он исчез.

Вряд ли кто из нас в первую секунду поверил собственным глазам. Лично я – нет. Я смотрел на то место, где только что стоял солдат, и гадал – может, мне надо что-то сказать? Вместо Паулсона остался лишь порхающий в солнечных лучах мотылек. Но вскоре послышались гневные возгласы. Многие солдаты сорвали с плеч винтовки и наставили их на Линию.

На них отчаянно кричал Эванс, но солдат уже охватили злость и отчаяние. Громыхнуло несколько выстрелов. Когда затрещал пулемет, мы с Ларри проворно ткнулись носом в траву. Осторожно приподняв голову, я увидел, как Эванс врезал пулеметчику в челюсть и отобрал у него оружие. Стрельба прекратилась.

На несколько секунд растянулась ошеломленная тишина. Я поднялся на колени и посмотрел на Линию. Ларри был цел и невредим, но «доска» с формулами исчезла. И Линия невозмутимо двинулась дальше.

Я решил было, что на этом все и кончится, но тут прямо у меня за спиной кто-то завопил. Едва не обмочившись, я быстро обернулся.

Передо мной на коленях стоял Паулсон, уткнувшись лицом в ладони, и вопил во всю мочь. Но он изменился. Волосы у него стали совершенно седыми, выросла и длинная седая борода. Выглядел он старше лет на тридцать, а то и на все сорок. Я подошел к нему, не зная, что делать в такой ситуации. Глаза его были полны безумия… а на полоске с именем, нашитой на груди, теперь значилось:

– Да они его отзеркалили, – ошеломленно пробормотал Ларри.

Он принялся расхаживать взад-вперед, не в силах остановиться. Я же отнесся к ситуации философски. Похоже, нет смысла тратить нервы перед лицом того, на что способны линейные. Вот если я проделаю нечто такое, что их разозлит, тогда и начну волноваться.

Наш штаб в Северной Калифорнии к тому времени полностью заполнил большое здание отеля «Холидей инн». Армия реквизировала его целиком, потому что эта эксцентричная операция успела обрести украшение из ракушек, которым обрастает любой правительственный проект – буквально сотни людей носились по отелю, словно занятые чем-то очень важным. Но, хоть убейте, я никак не мог понять, какую пользу для дела приносит любой из нас – если не считать Ларри и пилота вертолета, доставлявшего его к Линии и обратно. Казалось очевидным, что, если мы и получим какие-либо ответы, то именно через Ларри или кого-то вроде него. Но уж точно не с помощью солдат, танков и ядерных ракет (а я не сомневался, что и они нацелены на Линию). И тем более не через меня. Но меня не отпускали – наверное, потому, что еще не разработали процедуру отправки кого-либо домой. Впрочем, я не возражал. Здесь я мог пугаться не хуже, чем в Нью-Йорке. А тем временем я делил комнату с Ларри… который полез в карман и достал одноцентовую монетку. Он взглянул на нее и перебросил мне.

– Я ее прихватил, когда они обшаривали его карманы, – пояснил он.

Я изучил монету. Как я и ожидал, Линкольн на ней смотрел налево, а надписи стали зеркальными.

– Как они могут такое проделывать? – спросил я.

Ларри на секунду смутился, потом схватил листок с эмблемой отеля и атаковал его извлеченной из кармана ручкой. Я смотрел ему через плечо, пока он рисовал человечка, а потом написал возле его рук буквы «Л» и «П». Затем сложил листок, не перегибая его – таким образом, что нарисованный человечек коснулся противоположной стороны листа.

– Плоскоземье не обязано быть плоским, – сказал он, обводя контуры человечка на новой поверхности, и я увидел, что теперь он стал зеркальным. – А плоскоземцы могут перемещаться сквозь третье измерение, даже не сознавая этого. Они просто скользят вдоль этой кривой в своей вселенной. Или же трехмерное существо может поднять их тут и опустить здесь. И они перемещаются, не преодолевая расстояние между двумя точками.

Какое-то время мы угрюмо разглядывали картинку.

– Как там Паулсон? – спросил я.

– Впал в ступор. Он теперь левша, шрам после удаления аппендикса находится слева, а татуировка с левого плеча перекочевала на правое.

– Он выглядит старше.

– Как знать… Кое-кто говорит, что он поседел от испуга. Я совершенно уверен, что он видел нечто, не предназначенное для человеческих глаз… Но думаю, он действительно постарел. Врачи его все еще исследуют. Для существа из четвертого измерения состарить его на много лет за несколько секунд – пара пустяков.

– Но зачем?

– Меня сюда привезли не для того, чтобы я узнавал «зачем». У меня хватает проблем, чтобы разбираться с «как». Полагаю, что все «зачем» – по твоей части.

Он взглянул на меня, но мне нечем было ему помочь. Однако у меня имелся вопрос:

– Как так вышло, что они похожи на людей?

– Совпадение? – Он покачал головой. – Я даже не уверен, что в данном случае «они» – это подходящее местоимение. К нам могло заявиться только одно существо, и вряд ли оно хоть немного похоже на нас.

Увидев, что я ничего не понял, он опять стал подыскивать объяснение. Взяв еще один лист бумаги, он положил его на стол, нарисовал на нем квадрат и коснулся листа кончиками пальцев.

– Мистер Квадрат, житель Плоскоземья, воспримет мои пальцы как пять отдельных существ. Видишь, я могу окружить его так, что он увидит пять кругов. А теперь представь, что моя рука движется вниз, сквозь плоскость бумаги. Четыре круга вскоре сольются в эллипс, потом к нему присоединится пятый палец, а потом он увидит поперечное сечение моего запястья – еще один круг. Теперь увеличим масштаб… – Он ненадолго задумался, потом вытащил из кармана расческу и приставил ее зубцы к листу бумаги. – Если