Ещё вчера… - Николай Мельниченко

Начертательную геометрию мы сдавали после первого семестра. Павлов и Насулович принимали экзамен вдвоем в одной аудитории. Прошло уже человек 10, подошла моя очередь. Наши девы дрожали мелкой дрожью, умоляли меня пойти к Павлову. Я и пошел. Коротко ответил на вопросы билета: это ведь не характеристика шалопутного цыгана Лойко Зобара. Решил задачки, Павлов слушал с отсутствующим видом, без вопросов поставил мне в ведомости "хорошо" и взял мою зачетку, чтобы и туда записать эту оценку. К тому времени мы уже сдали математику и теормеханику, и в моей зачетке стояли два "отлично". Павлов, с уже поднятой для записи ручкой, откинулся на стуле и удивленно воззрился на меня. Я спокойно молчал, разглядывая стол. Несколько долгих секунд с Павловым что-то происходило, возможно, он подумал, что я ведь коротко и ясно ответил на все вопросы билета. А может быть, моя серость как-то начала окрашиваться или менять очертания в его глазах. Павлов решительно сдвинул на край стола все бумаги и сказал:

– Ну-ка решите эту задачу! – на листе появился один из ребусов. Я молча нарисовал ответ.

– А вот эту? – возникает второй ребус. Я решил и этот.

– Почему?

Объяснил в двух словах.

– А если вот так?

Решается и "вот так". Павлов вошел в раж и непрерывно рисовал одну за другой самые замысловатые головоломки по начертательной геометрии.

Окружающий мир перестал существовать. Время остановилось. Бесшумно вращались плоскости V, W и H вокруг хорошо смазанных осей X,Y и Z. Четко определялись следы линий и точек, расположенных во всех восьми объемных углах пространства, расположенных вокруг неподвижного центра мироздания – нуля. Я работал как машина: быстро и не допуская ни одной ошибки.

Потом ребята мне рассказали, как все было. Насулович за это время успел принять экзамен у всех оставшихся, сидел в аудитории и с ужасом глядел на нас. Вся группа толпилась у дверей, не понимая, что происходит. Главная версия: "Майк горит синим пламенем!"

Наконец экзаменатор опомнился и огляделся: уже около часа "серый" студент непрерывно решает его супер задачи. Павлов решительно взял в руки ведомость, жирно зачеркнул прежнюю оценку и сверху размашисто написал "отлично". Такую же оценку на пол-листа он поставил в зачетку. Павлов был яростным и увлекающимся, но – справедливым человеком. Я поднялся и пошел к двери, меня пошатывало.

– Что??? – выдохнула группа. Я показал зачетку, не в силах что-нибудь произнести. Дружный рев огласил тишину академических коридоров. Не думаю, что он был вызван 100-рублевой прибавкой к моей стипендии…

Стрельба в цель упражняет руку

и причиняет верность глазу

И одна из культур – физическая. На первых двух курсах института, пока мы еще не заматерели, требовалось сдавать нормативы "Готов к труду и обороне" (ГТО) 2-й ступени. Это были очень непростые ступени, и не только для меня: для многих они оказались вообще недостижимыми.

На первых порах в институте нас встретил весьма импозантный физкультурный врач, по слухам – большой любитель женского пола. Он измерил и записал все наши физические параметры, выдавая при этом весьма живописные комментарии. У Мауэра с его вполне взрослым животом он заботливо поинтересовался: почему тот недоедает, тощему Вахнину посоветовал разгрузочную диету. Когда измерялся объем легких и испытуемый из последних сил старался увеличить свои показатели, врач трагически поднимал руку и провозглашал:

– Даже самая красивая женщина может дать не больше, чем она имеет!

Когда проводились занятия в гимнастическом зале, то смотреть на нашу группу собирались зрители как на спектакль. Вся группа дружно, рывками в такт "эй, ухнем!" поднимала Мауэра на турник. Он уже был наверху, но его продолжали поднимать, пока он не переваливался через живот. Тут его отпускали и ловили уже возле самых мат. Подтянуться на турнике надо было раз шесть. Кто не мог этого сделать, – собиралась группа, и с криками поднимала его раз 30 с громким счетом каждого подъема. От преподавателя требовали зафиксировать мировой рекорд.

И, если с гимнастикой у меня было все в полном порядке, то с бегом никак не получалось: не было скорости и выносливости на длинных дистанциях. По вечерам Толя Венгрин, Серега Бережницкий, я и еще несколько страдальцев выходили и бегали на стадионе, но результаты были скромные: подводила "дыхалка", ноги ставали деревянными уже на втором километре. Благодаря раннему табакокурению, или еще чему-то, – второе дыхание пришло бы к нам значительно позже после прекращения первого. Тем не менее, бег на 3 км мне неожиданно удалось сдать по совершенно дикой причине. Рядом бежал Толя Венгрин родом из Чернобыля (!), в общем, – здоровый мужик с длинными ногами, робкий и застенчивый, как девушка. Уже в начале второго километра Толя, задыхаясь, сообщил мне, что сейчас сойдет с дистанции. Это означало: – прощай стипендия, которая ему нужна была не меньше, чем мне. До самого финиша я бежал рядом, уговаривал Толю держаться, – то ласково, то матом. Мы добежали вместе вовремя: таща ведомого, я забыл о своей собственной дыхалке и деревянных ногах. Восьмикилометровый марш-бросок мы одолели проще: там бег можно было чередовать с быстрым шагом.

Бег на 100 метров не мог сдать никто. Наш староста Юра Яворский стоял на старте и делал флажком отмашку, на финише преподаватель засекал время. Во время пробных стартов оказалось, что в норму (кажется, 13 секунд) никто не укладывается. Наш "пан староста" придумали весьма эффективную штуку, резко повысившую наши спортивные достижения и приблизившие их вплотную к мировым рекордам. Старт был метров на 7 просто сдвинут вперед. Преподаватель, стоящий на другом конце длинной дорожки стадиона, этого не заметил, а может, – не захотел заметить. Он понимал, что спринтерами мы могли бы стать не скоро, а кушать будущим инженерам надо уже сейчас.

Однако мне предстоял впереди самый трудный барьер – плавание. Мне, самоучкой научившемуся в Казахстане с трудом переплывать четырехметровую яму с глиняной болтушкой, предлагалось на выбор – проплыть 50 метров на время, или просто проплыть 400 метров. Плаванье мы сдавали в зоопарке, в большом круглом бассейне с островком посредине. Испытывая непреодолимое отвращение к приборам измерения времени в секундах, я решил плыть на 400 метров. Эта дистанция раз в десять превышала расстояние, которое я проплыл своим ходом за всю прошедшую жизнь. Признаюсь: уповал я не только на Бога, но и на небольшие глубины испытательной акватории, о которых донесла разведка предыдущих поколений. Стратегия моего покорения водных просторов была простой и эффективной. Возле стоящего на берегу преподавателя я демонстрировал бурный собачий стиль во всем его великолепии и брызгах. Как только островок закрывал меня от глаз, алчущих моей погибели, я переходил на простую ходьбу по дну, правда, – помогая ногам и руками. В свое оправдание могу сказать, что мне было очень неловко: глубина бассейна не позволяла просто ходить.