Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

Плана у него не было. Оставалось лишь сделать вдох поглубже и прыгнуть меж акул.

Главное поместье графа находилось посредине Аусерии, старейшего из районов Высокого города и вообще, как вежливо и мимоходом пояснила баронесса, старейшего района Понкее-Лаа. Здесь был стержень, сердце мегаполиса, который вырос на берегу Эльхарана более тысячи лет назад.

– Некоторые из этих стен помнят времена, когда меекханцы обитали в норах, выкопанных в земле, питаясь червяками и сырыми корнями, – обронила она по дороге на место.

У вора в голове ворочалась мысль, что Старый Меекхан – настолько же стар, если не древнее, но он предпочел промолчать. Да он и вообще почти не обращал внимания на то, что Дарвения Левендер говорит ему, ибо чувствовал равнодушное холодное спокойствие, которое всегда охватывало его в мгновения, когда приходилось реализовывать некие планы, а отступать становилось уже поздно. Ему казалось, что он слышит каждый звук, что видит все с небывалой четкостью, что ощущает самые слабые запахи. И все же он находился словно внутри пустого кокона, отделяющего его от мира. Готовился к тому, что должны были принести вечер и ночь.

Началось все, пожалуй, совершенно обычно. «Пожалуй» – потому что Альтсин понятия не имел, как такие приемы начинаются. Сперва он наскоро и скомканно был представлен графу, который в ответ на отработанный поклон вежливо кивнул ему, после чего баронесса поставила Альтсина в углу и запретила оттуда выходить. Он выступал в качестве лица подчиненного, а такие не приветствуют гостей в дверях рядом с хозяином и хозяйкой. Потому он послушно стоял в сторонке, наблюдая.

Граф Терлех выглядел точнехонько так, как Альтсин себе его представлял. Высокий, худой, с седоватой гривой, спадающей на плечи, и выправкой бывшего военного. Короткий взгляд, которым он окинул вора, оказался внимательным и оценивающим, а Альтсин сразу обрел уверенность, что хозяин отметил его присутствие, заинтересовался им и захочет позже поговорить. Мысленно вор повторил себе серию банальностей и врак, которым он выучился и которые внезапно показались ему исключительно плохо придуманными. Граф не станет довольствоваться не пойми чем, единственная надежда, что в случае проблем баронесса поспешит на помощь.

Дарвения Левендер исполняла функцию неофициальной хозяйки – в бледно-розовом платье с воротником-стоечкой она стояла рядом с графом. Шелковые, тоньше паучьей нити перчатки, пудра, скрывающая веснушки, превосходный макияж, волосы, присобранные в высокую, словно мачта, прическу, утыканную серебряными шпильками, глаза, блестящие, словно звезды, и очаровательно приоткрытые губки в девичьей улыбке. Она отличалась от персоны, которую он узнал несколько дней назад, так же сильно, как военная галера, стоящая на рейде, от купеческого холька[2], вплывающего в порт после нескольких дней сражений со штормом. Могла бы соблазнить, очаровать и обвести вокруг пальца любого мужчину в зале. Судя по взглядам, какими окидывали ее входящие на бал женщины, все аристократки об этом знали и уже заранее искренне ее ненавидели.

Поместье рода Терлехов помнило времена, когда все, что больше курятника, строили так, чтоб его можно было оборонять: три этажа, каменная башня, скалящаяся зубчатым парапетом в небеса, и двери, мощные, словно городские ворота. Вор, заходя, мимолетом отметил, что внешние стены – толщиной, как минимум, четыре шага, а камни, из которых они сложены, обработаны на удивление тщательно. Однако позже дом было многократно перестроен, о чем свидетельствовали увеличенные окна и заметные в бальной зале остатки внутренних стен, вместо которых теперь стояли несколько колон. Но даже в нынешнем своем виде зал был маловат для стольких приглашенных. Их ожидалось до сотни, а к этому следовало добавить, как минимум, тридцать слуг, с десяток музыкантов и множество людей, чьи занятия пока что Альтсин не мог понять. Когда появятся все гости, сделается и вправду тесновато.

Вдоль стен расставили столы, но без лавок и стульев. Из-за недостатка места прием должен был происходить стоя, те же, кто пожелал бы отдохнуть, могли воспользоваться несколькими меньшими помещениями, где находились мягкие диванчики и маленькие лампадки и стоял легкий полумрак. Отдельные двери вели на кухню, в помещения для слуг и остальные части резиденции. Пока что Альтсин ни при одной из них не заметил ни стражника, ни даже слуги, который должен был бы не впускать туда гостей, а значит, граф ничего не имел против того, чтобы прибывшие разбрелись по поместью. А может, он считал, что в главном зале будут происходить вещи настолько интересные, что никто из приглашенных не откажется от участия в них. Однако, если ранг встречи был именно таков, как вколачивала в голову вора баронесса, все сперва всё равно соберутся вокруг хозяина, как стайка рыб-лоцманов вокруг огромной акулы.

Гости прибывали группками, и, даже если бы слуги не объявляли громким голосом фамилию всякого входящего, Альтсин все равно сумел бы сообразить, кто из них какие места занимает в иерархии города. Достаточно было наблюдать, кто и каким образом здоровался с хозяином.

Родственники Терлехов и их близкие союзники входили в зал в одеждах ярких цветов, улыбающиеся, сияющие и радостные, а монограммы на их воротниках и манжетах блестели золотом и серебром. Граф одаривал каждого широкой, искренней улыбкой и крепким рукопожатием, чаще всего ронял несколько шутливых слов. Все просто излучали счастье и уверенность в себе.

Сходным образом обстояло дело и с Виссеринами, и, хотя хозяин посвятил толику времени лишь Арольху и его супруге, они тоже вели себя так, словно все вокруг принадлежало им. Едва лишь войдя, они смешались с Терлехами, и весь зал наполнился гулом дружеских бесед, смеха, звяканья хрустальных бокалов. Новые властители города чувствовали себя чрезвычайно уверенно.

Зато, когда появился Ферлес-гур-Дорес, Альтсин впервые в жизни стал свидетелем того, как в полсекунды устанавливается абсолютная тишина. Даже снующие меж гостями слуги замерли на миг-другой, бросая быстрые взгляды в сторону входа. Гур-Дорес прибыл в сопровождении жены, двух сыновей и нескольких приближенных – или самых отважных – родственников. Все с ног до головы одеты в черный бархат, даже монограммы на манжетах были вышиты черной нитью. Вор, увидав их, почувствовал нечто вроде удивления, слегка разбавленного сочувствием. Если он хорошо разбирался в царящих в Высоком городе обычаях, у Ферлеса-гур-Дореса не оставалось особого выбора: он мог отказаться от приглашения, но такое приравнивалось бы к признанию, что он имел касательство к несостоявшемуся покушению, – а это было бы воспринято как официальное объявление войны Терлехам и Виссеринам.

Альтсин прекрасно понимал, что большинство войн между членами Совета на самом деле происходит в Нижнем городе. Именно там находились доки, склады и верфи, которые и начинали внезапно массового гореть, это там капитаны, служащие не тем родам, тонули в канавах, выпив едва ли кружку пива, а склады и лавки вдруг закрывались, поскольку владельцы их боялись появляться на работе. Баронесса говорила правду: Высокий и Нижний города суть цветок и стебель, а схватки сильных, собственно, и заключались в попытках разделить две эти части. Во время подобных войн гильдии преступников и убийц из Нижнего города зарабатывали немалые деньги, нанимаясь со своими людьми к тем, кто больше заплатит. А последний удар приходил, когда одна из сторон оказывалась совершенно уничтоженной, когда цветок отрезали от питающих корней и у проигрывающего клана заканчивались деньги, чтобы оплачивать слуг, стражников и чародеев, накладывающих охранительные заклинания. Именно тогда, в одну из ночей, когда остатки некогда сильного рода, теряющего теперь власть, прятались в темной и покинутой резиденции, приходили убийцы, вооруженные Поцелуями Клех. Альтсин слыхал от Цетрона, что именно так пятнадцатью годами раньше кончил Канерд Лафренес, что занимал место в Совете до графа Терлеха.

И возможно, тень именно той смерти мелькала теперь на дне глаз у всех гостей, в молчании глядящих на вход гур-Доресов. «Как стая акул смотрит на вплывающих к ним группку морских коров», – подумалось Альтсину. Он мог бы поспорить, что Ферлес-гур-Дорес приказал жене и сыновьям поддеть под свой черный бархат кольчуги.

Неподвижность сломала баронесса Левендер. Она с признательностью подплыла к Главерии-гур-Дорес и, улыбаясь и сладко щебеча, поцеловала воздух подле обеих ее щек, граф Терлех же протянул прибывшим руку. Тень смерти развеялась, а тишину прогнал звон хрусталя и гомон разговоров. Казнь была отложена.

Вор искоса наблюдал, как гур-Доресы, пятно черноты в море пастели и золота, передвигаются в угол. Никто их не задерживал, но никто и не заговаривал. Словно они находились в зале в одиночестве. «Зато все деликатесы – для них, – промелькнула в его голове ироничная мысль, – поскольку стол, к которому они подойдут, сразу же опустеет». Но на самом деле они были неважны – им просто предназначили роль униженной жертвы и трофея. Так воспринимали вождей разбитых варварских племен, когда их, закованных в цепи, проводили через город и приказывали наблюдать за триумфом победителей. Гур-Доресы могли лишь смотреть, как власть в Понкее-Лаа ускользает из их рук. Но они оставались лишь забавой, острой приправой. Альтсин же ожидал главного блюда.