Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад - Роберт М. Вегнер

Молодой дворянин только теперь перенес взгляд на Ферлеса-гур-Дореса:

– Гур-Дорес.

– Сек-Грес.

Обменялись фамилиями едва ли не шепотом, невольно отступая на полшага и становясь в фехтовальную позицию: левая нога позади, колени чуть подогнуты, руки опущены. Когда бы не запрет ношения оружия на приеме, Альтсин наверняка уже услышал бы звон клинков.

– Ваши сыновья, как я слыхал, приболели. – Барон говорил тихо и спокойно. – Мне жаль. Со старшим я бы не отказался поговорить о поэзии. Тот его стишок о дворянах извне города и коровьих лепешках требует нескольких правок. Возможно, я бы мог преподать ему один-другой урок.

– Не сомневаюсь. И представьте себе, барон, что Хенсер также искренне жалеет о своем отсутствии. Однако я решил, что здоровье важнее пустых развлечений.

– Пустые развлечения? Для дворянина поэзия настолько же важна, как и владение мечом.

– Для кого-нибудь не из Понкее-Лаа, привыкшего копаться в грязи и нюхать – извини за неловкое сравнение, но уж коли ты сам об этом вспомнил, – коровьи лепешки, – наверняка. – Гур-Дорес недобро ухмыльнулся. – Здесь, в столице княжества, мы несколько иначе глядим на такие дела. Мы занимаемся другими вещами.

– Торговлей? Покупкой и продажей соленой рыбы? Ценами на вяленую треску? Это – соответствующие для дворянина занятия? Хорошо, что во время бегства имперских чиновников городские архивы сохранились почти нетронутыми и теперь почти никто не сомневается в почти двадцати поколениях предков рода гур-Доресов.

Это двукратное «почти» было словно пара пощечин. Гур-Дорес на миг опустил веки. Когда он открыл глаза, из них глядела чистая ледяная ненависть. Но губы его продолжали улыбаться, а голос истекал сладостью и вежливостью:

– Воистину. А еще большее счастье – что архивы в провинции вообще не были собраны и уничтожены, как я слыхивал.

– Это неважно. – Молодой барон пожал плечами. – В провинции, то есть в месте, откуда происходят все старейшие дворянские роды, вроде графа Терлеха например, архивы не настолько уж и важны. Там просто все знакомы поколения назад и никто не сомневается в том, кто и из какой семьи происходит.

Альтсин внезапно понял, что иное оружие, нежели взгляды, небрежные жесты, ирония и аллюзии, вообще не нужно. Эти двое вели поединок настолько же зрелищный, как и тот, в котором свистят клинки и льется кровь. Удары, парирования, финты и уклонения. Представление уже привлекло зрителей, вор внезапно оказался в яркой цветной толпе, которая окружила обоих мужчин. Поединок черноты и белизны. Их герой, любимец как раз наносит удар милосердия главе рода гур-Доресов, начав с того, что выказал пренебрежение, игнорируя его, сперва поздоровавшись с неким неизвестным миттарцем, отметив трусость сына и закончив сомнением в благородстве рода. Вскоре, похоже, он усомнится и в разумности его пребывания в Совете Города. Ферлес-гур-Дорес наверняка должен жалеть, что оставил хотя бы ту охрану, какую ему обеспечивало сообщество даже горстки друзей и родственников, от которых он отошел…

– И как вам нравится наш город, капитан? – Вопрос раздался неожиданно, словно Эвеннет-сек-Грес моментально позабыл о своем противнике. Труднее было бы выразить пренебрежение к собеседнику сильнее.

Альтсин приметил на лице старшего дворянина недоверие, смешанное с яростью.

– Не поворачивайся ко мне спиною, сек-Грес… – прошипел он.

– Хватит. – Блондин слегка улыбнулся. – Говорят, что старое дворянство никогда не называет по имени человека, которого недолюбливает, или своего врага, но настолько нарочитое подчеркивание своего благородства может спровоцировать вопросы, что именно ты желал бы скрыть, гур-Дорес. Сейчас я хотел бы поговорить с капитаном Кланном, гур-Дорес. Однако, если ты почувствовал себя задетым моим поведением, есть способ, чтобы решить это, как принято меж людьми чести. Конечно, я буду более чем удовлетворен, если взамен себя ты пришлешь старшего сына. Его стихи столь плохи, что я с удовольствием окажу миру услугу, обучив его необходимому уважению к поэзии.

Большинство присутствующих рассмеялись, а вокруг Ферлеса-гур-Дореса оказалось внезапно несколько молодых мужчин в одеждах, лишенных монограмм. Старший дворянин был умело, хотя и вежливо оттеснен в угол, к остальной семье.

– Доверенные лица графа, вы ведь уже обратили на них внимание, капитан? Ходят по залу. Уже пару месяцев они сопровождают хозяина, но ни с кем не разговаривают и не завязывают никаких знакомств. Такая неофициальная личная стража. Что вы думаете об этом обычае?

– Говорят, на юге Меекхана всякий дворянин и даже богатый купец сопровождаем собственным стражем, который в случае необходимости выходит вместо него и на поединок.

Блондин широко улыбнулся:

– Я тоже об этом слышал. И именно потому империя падет. Страна, в которой дворянство, цвет и верхушка нации, боится за собственную шкуру, обречена на поражение. Особенно если боги, дарящие военное счастье, не находят там надлежащего уважения. Госпожа Войны, Господин Битвы, Владыка Топора. У всех у них есть в Меекхане свои святилища, но они – маленькие и скромные. Слишком маленькие и скромные, как по мне. А как оно выглядит в Ар-Миттаре? Реагвир уже занял там должное ему место?

Альтсин улыбнулся и приподнял брови. Где-то на краю зрения проплыло розовое пятно, но баронесса, похоже, никак не могла ему помочь.

– В каком смысле?

– Ну как же? Я спрашиваю, получает ли ежегодно, подобно тому как в Понкее-Лаа, храм Господина Битв многочисленные сонмы сторонников?

– Я моряк, барон, – вор попытался увернуться. – И сильнее, чем на Реагвира, я полагаюсь на опеку Ганра и Аэлурди.

– Близнецы Морей. Как же я мог о них позабыть. Их жрецы продолжают всякий месяц, невзирая на погоду, проплывать три мили в океане?

– Верно. Так приказывает обычай.

– Ха. В таком случае жрецам Реагвира следовало бы все время тренировать тело и душу в готовности к битве, верно? Они должны быть мастерами фехтования и прекрасными стратегами, как полагаешь?

– Возможно.

– Говорят, храмы должны быть сосудами, ожидающими, что бог пожелает объявиться миру как авендери. Телам жрецов поэтому следовало бы находиться в наилучшей форме. Как полагаешь, Реагвир нынче остался бы доволен своими слугами? Или, если бы он захотел наполнить человеческое тело, соединиться с чьей-то душою, – был бы у него большой выбор?

Альтсин вспомнил о большинстве иерархов в большинстве храмов.

– Полагаю, если бы Реагвиру пришлось выбирать, он не нашел бы среди своих жрецов слишком много достойных, чтобы оказать им эту честь.

– Потому что они слишком толсты, глупы и трусливы, чтобы бегать с оружием по полям битв?

– Именно.

– Значит, миттарец, ты утверждаешь, – барон повысил голос так, что притих весь зал, – что жрецы Реагвира в нашем городе – это банда алчных и трусливых дураков? – Он отчетливо произносил каждое слово. – А может, и весь Понкее-Лаа, по-твоему, это город глупцов и вонючек с мелкими душонками?

Альтсин раскрыл рот, но некоторое время не мог выдавить из себя и слова. Куда только делся тот дружелюбный и вежливый дворянин, который подошел к нему некоторое время назад? Теперь Эвеннет-сек-Грес трясся от возмущения – справедливого или притворного – и попеременно то бледнел, то краснел, и видно было, что лишь уважение к хозяину удерживало его от того, чтобы кинуться на преступника.

– Тогда, возможно… ты найдешь в себе достаточно отваги, чтобы ответить за эти слова так, как пристало мужчине? А, миттарец?

Вокруг них сделалось пусто. Словно невидимый вихрь вымел гостей в стороны.

– В чем дело? – Прежде чем вор сумел ответить, перед ними предстал граф Терлех.

– Этот чужак как раз оскорблял город и Святыню Реагвира, господин граф.

Альтсин не заметил, кто услужливо произнес это, да и какая разница. Если бы сек-Грес внезапно заявил, что сей миттарец только что объявил себя императором, все как один подтвердили бы это.

– Капитан? – Аристократическое лицо хозяина повернулось к нему.

Вор глянул ему прямо в глаза.

– Возможно, меня неправильно поняли… – начал он неуверенно.

– Нет, – перебил его барон. – Я слышал все отчетливо. И не могу спустить такие мерзости. Если уж он оскорбил Господина Битв, пусть тот его оценит. Я требую суда Реагвира.

Альтсин внимательно посмотрел на него. Чуть сгорбленная спина, ладони сжаты в кулаки, рот – как рубленая рана. Искреннее возмущение так и било из молодого дворянина. И когда он на миг позабыл, с кем имеет дело, и почти попался на крючок, он встретился с бароном взглядом. Не дольше, чем на удар сердца, но хватило и этого. На дне зрачков барона не было ненависти, презрения либо жажды реванша – только чистейшая веселость. «Я поймал тебя, – говорил этот взгляд. – Я знаю, кто ты такой. Я выиграл».

Парень отвел глаза и в окружавшей его толпе отыскал баронессу. Ждал, когда та вмешается. У нее же было именно то выражение лица, какое ожидаешь увидеть у персоны, приглашающей не слишком хорошо известного ей капитана миттарской галеры, который по глупости оскорбляет лучшего фехтовальщика в городе. Озабоченность, неуверенность и чуть плаксиво скривленные губки человека, уже знающего, что придется просить у хозяина прощения за дурное поведение своего гостя. Она казалась пойманной врасплох, неуверенной и немного испуганной.