Исправить (ЛП) - Уилсон Киврин

На экране появляется сообщение. Расслабься. Со мной все в порядке.

Расслабься?

Она что, напилась?

Господи! Ведет себя как маленький ребенок и игнорирует, пока я не буду вынужден отказаться от угроз.

В любом случае, я собираюсь проверить ее счета. Потому что это так не похоже на обычное поведение моей благоразумной и всегда уравновешенной жены, что если мне в ближайшее время я не смогу выяснить что она задумала, то наверняка взорвусь. Плюхнувшись прямо на ступени лестницы, я нахожу в телефоне приложение банка, нажимаю на иконку и вхожу в систему. Мне остается всего лишь просмотреть данные учетной записи, но я застываю в сомнении.

Какого черта я делаю?

Представляю наш разговор:

Детка, прости, за то, что следил за тобой. Наверное, мне не хватит жизни, чтобы вымолить у тебя прощение. Но я понял, что был не прав и постараюсь измениться. Да, кстати, еще я отследил твою кредитную карту, чтобы узнать, где ты и что делаешь.

Да. Конечно, это сразу ее убедит.

Морщась от отвращения к себе, я закрываю приложение. Пейдж сказала, что с ней все в порядке, так что придется удовольствоваться этим. Не зажигая свет вхожу в кухню и замечаю, что фонарь на заднем крыльце включен, так что распахиваю французские двери и выхожу на улицу.

Застаю отца в мягком плетеном кресле с банкой имбирного эля в руке. По правую руку от него на небольшом стеклянном столике гудит от помех беспроводная радио няня, на случай если Эллиот проснется. Здесь же, на дощатом полу, прямо у его ног лежит Болдуин и внимательно наблюдает за каждым мои шагом.

— Слава богу, она жива, — объявляю я и сажусь в соседнее кресло. — Какой у нее был голос, когда она тебе звонила?

— Злой, — отвечает отец, глядя в сторону. — Ты же разбил ей сердце.

Конечно же, он прав. Откинувшись на подушку, я потираю шею.

— Мне жаль, что тебе тоже попало.

Отец отпивает из своей банки.

— Уверен, я это заслужил.

— Больше это не повторится, — даю себе зарок. — И прости за то, что попросил тебя отыскать маму. Знаю, мне не следовало обращаться за этим к тебе. Но я очень благодарен, что ты это сделал для меня.

— Ну, — он вертит в руках банку, прищуриваясь, будто хочет прочитать этикетку, хотя, знаю наверняка, что он ни черта не может разобрать в такой темноте. — Забавно, но все эти годы я даже не задумывался, что во мне что-то изменится, узнай я где она была все эти годы. Но с прошлой недели… — Он снова поднимает глаза и вытирает кулаком губы. — Даже не знаю… Я бы не сказал, что испытал облегчение. У меня как будто груз упал с души, ведь вся эта неопределенность на самом деле тяготила сильнее, чем я хотел признавать.

— И все же я поступил, как законченный эгоист, когда попросил об этом именно тебя, — замечаю я в ответ.

— Может и так, — отмахивается он от меня. — Не бери в голову. Со мной все в порядке.

— Хорошо.

Может мне спросить его сейчас? Вроде время подходящее. Мы никуда не спешим, потому что я, например, собираюсь дождаться своей жены. Да и настроение у нас обоих хуже некуда. И навряд ли я испорчу его еще больше, если попытаюсь выяснить действительно ли человек, которого я уважаю и люблю больше всех, не достоин ни моей любви, ни уважения.

— Знаешь, тут такое дело, — осторожно начинаю я, прочистив горло. — После того, как ты позвонил мне в воскресенье и все рассказал, кое-что произошло. Думаю, это давно забытое воспоминание, которое внезапно всплыло в моей памяти.

Нахмурив брови, папа искоса смотрит на меня.

— Какое еще воспоминание?

Я чувствую напряжение и мои нервы натянуты, как струна. Мне нужно задать отцу вопрос, на который, на самом деле, я не хочу знать ответа. — Думаю, я видел, как ты ударил маму, — тихо говорю я. — Во время вашей последней ссоры.

Отец напротив меня словно застывает, его пустой взгляд не выдает никаких эмоций. Я боюсь вздохнуть, ожидая его реакции. Какой именно реакции? Например, такого же возмущения, как когда я узнал, что семья Пейдж обвинила меня в рукоприкладстве. Этого ли я жду? Мне хочется, чтобы он взорвался и отругал меня, за то, что я всего на мгновение мог подумать, что он способен на подобное.

Но вместо этого он вздыхает и, закрыв глаза, отворачивается.

— Ты все видел… — качает он опущенной головой.

У меня будто земля уходит из-под ног. Он ничего не отрицает и не сердится на меня.

Господи, мать твою, Иисусе!

— Так это действительно было? — Мой голос раздается словно издалека.

Поставив бутылку на стол, отец наклоняется вперед и локтями упирается в колени. Затем складывает руки и прячет в них лицо. Громко вздохнув, он цедит сквозь зубы:

— Ты прав. Так оно и было.

Я с трудом сглатываю.

— И как часто ты поднимал на нее руку?

— Это был первый и единственный раз, — говорит он, проводя рукой по лицу. — В ту ночь она ушла. — он выпрямляется и смотрит мне в глаза.

Я вижу, как у него наворачиваются слезы. Никогда до этого мне не доводилось видеть, чтобы мой отец плакал. Поверьте, это неприятное и душераздирающее зрелище.

— Ты никогда не говорил об этом раньше, — холодно замечаю я.

— Ну да, — фыркает он многозначительно. — Руководствовался теми же причинами, что и ты, когда решил скрыть от Пейдж свои проступки. Иногда мы совершаем постыдные вещи, и нам совсем не хочется, чтобы о них узнали те, кого мы любим. Нами движет страх.

Истинная правда. Мы страшимся увидеть осуждение и разочарование в их глазах. Боимся, что они начнут презирать нас, и в конце концов, мы потеряем их.

Тяжело дыша, я спрашиваю:

— Что тогда произошло?

Смирившись, он вздыхает, снова откидывается на спинку стула, берет банку с содовой и, прижав ее к груди, начинает свой рассказ.

— Мы с ребятами остались после работы выпить. Как всегда… Мне не хотелось отрываться от коллектива, и я тогда строил из себя эдакого компанейского парня. Потому что хотел продвинуться немного вверх по карьерной лестнице. Было уже очень поздно, когда я вызвал такси, потому что к тому времени уже изрядно выпил.

Я молча наблюдаю как отец, поморщившись, потирает переносицу.

— Твоя мать… она ведь за словом в карман не лезла и стоило мне войти в дом, как на меня тут же посыпались обвинения в том, что я слишком много пью, все время задерживаюсь на работе и мало зарабатываю. А ей хотелось лучшей жизни. Она мечтала о большом красивом доме, отпуске в каком-нибудь экзотическом месте и куче дорогих побрякушек. В ответ я сказал ей, что мы, возможно, могли бы позволить себе эти вещи, если бы она тоже нашла работу. И тогда у нее напрочь сорвало крышу, потому что работа совсем не входила в ее планы.

Я чуть не поперхнулся, когда услышал последнюю фразу. О недовольстве матери я слышал от отца и раньше, но никогда в таких резких выражениях.

— Слово за слово, и мы уже готовы были вцепиться друг другу в глотку, — меж тем продолжает он. — А она все не останавливалась: «Именно поэтому… Вот именно поэтому…», — каждое ее замечание начиналось с этих слов. И я понимал, что продолжать этот спор не имеет гребанного смысла, поэтому спросил напрямую, какую настоящую причину она скрывает от меня. — на его скулах заиграли желваки. — Тогда-то она и призналась, что изменяла мне с парнем, который действительно ее ценил. С ее слов… А потом сообщила, что уходит от меня и забирает тебя с собой. Сказала, что у ее нового парня достаточно денег, чтобы нанять по-настоящему хорошего адвоката, и когда она получит полную опеку, то сделает все, чтобы я больше тебя не увидел.

Повернувшись ко мне лицом, отец заявляет прямо в глаза.

— Вот тогда я и вышел из себя. Я даже не помню, как ударил ее. Вот только что она стояла передо мной, обливая меня дерьмом, а в следующее мгновение уже лежала на полу.

Я забываю, как дышать.

Может это не сохранилось в его памяти, но я все помню. Помню звук удара — глухого и увесистого. Помню, как мать кулем рухнула на пол. Я не могу забыть, как она, обхватив руками лицо, лежала на полу с широко раскрытыми глазами, полными страха.