От Фарер до Сибири - Сигерт Патурссон

обернулся и к своему удивлению увидел, что за мной шел старик-абориген. Он рассказал, что был шаманом, но таким бедным, что ему нечем было платить ясак (подать царскому правительству), поэтому не был бы я так добр дать ему один-два рубля. Я заметил, что его профессия была презренной, а из-за Арканума – еще и отвратительной, но если он прекратит заниматься своей шарлатанской деятельностью, то получит рубль. Старый «язычник» согласился, что заниматься шаманством – плохо, поэтому, мол, он хотел с ним покончить. У него в руке была клюка, а на круглой бляшке пояса висело три больших полых латунных шарика из того же металла. Я протянул ему рубль, после чего он столкнул лодку в воду, пожелав мне счастливого пути.

В два часа началось сильное волнение. Поскольку ветер крепчал и опускалась темнота, мешавшая мне видеть путь, я решил пристать к берегу и дождаться рассвета. Однако у берега лодка внезапно наткнулась на риф, где были несильные, но крутые волны, из-за чего на борт попала вода. К счастью, мне удалось снова поставить лодку на воду, и спустя короткое время я нашел убежище на склоне песчаного берега, куда я затащил лодку за форштевень и привязал, бросив якорь в песок. Это место прекрасно подходило для закидывания невода, и мне показалось, что в песке были человеческие следы, однако на расстоянии в темноте ничего нельзя было разглядеть, поэтому чумы, которые стояли рядом, к сожалению, остались мною незамеченными – я их увидел только утром.

Поскольку ночью было прохладно, я вырыл веслом в песке глубокую яму, куда и лег, накрывшись парой оленьих шкур и немного присыпав себя только что вырытым песком. Пока я копал, я думал о полярном путешественнике Витусе Беринге, его мужественной команде и их трагической зимовке в Северо-Восточной Сибири.

Я спал глубоким сном, пока не начало рассветать. Я встал и немного попрыгал по песку, чтобы разогнать кровь в жилах – ночью было несколько градусов мороза, – а потом собрал свои вещи и столкнул лодку с берега.

Когда я отплыл достаточно далеко от берега, менее чем в половине мили от места моего ночлега я увидел четыре чума. Было бы хорошо попить чего-нибудь теплого, поэтому я вернулся на берег и подбежал к чумам. Их обитатели еще спали, однако они были безжалостно разбужены с просьбой вскипятить воды, чтобы я подкрепился. Одна женщина сразу же поставила чай. В чуме жил старик, о котором я был наслышан от аборигенов во время моего пребывания в низовьях залива, – они отзывались о нем с большим почтением и называли Пашкой-Князем. Князь происходил из амбатского рода, но умел немного говорить на юракском, а также чуть-чуть по-русски. Ему было около 80 лет, и он пользовался большим уважением у всех аборигенов. Князь сказал, что был очень болен последние две недели, однако теперь ему стало лучше – он произнес эти слова с достоинством, вызвав у меня большую симпатию. Пока Князь говорил, его одолевали сильные приступы кашля.

Пашка упрекнул меня за то, что я пустился в путешествие в одиночку, без сопровождающих – я, мол, мог утонуть по пути, поскольку нередко случается, что лодки тонут в заливе, и ему пришлось бы посылать людей на мои поиски.

Официальным занятием северосибирского Князя являлся сбор налогов практически от имени царя – пять рублей или пушная шкура соответствующей цены – с каждого взрослого мужчины. При этом Пашка, сознательно исполняя свой долг перед царем, делал это, не перегибая палку и проявляя по отношению к своим землякам снисходительность.

Немного подкрепившись, я сердечно попрощался с аборигенами и опять пустился в плавание. Лодка была на хорошем ходу благодаря бодрому попутному ветру. До четырех часов я сидел на корме и управлял лодкой, однако потом фарватер стал более мелким, с множеством больших и мелких камней, которые иногда были видны над поверхностью воды. Вместо того чтобы выйти в середину залива, где было глубоко, однако из-за усиливающегося ветра накатывали высокие волны, я несколько рискованно проплыл между шхер к берегу, покрытому каменными плитами. Я заприметил стоявший над берегом в тундре чум, где, наверное, можно было получить какую-то информацию о фарватере далее по пути на север или хотя бы общий обзор залива. Я сошел на землю, привязал лодку и, поднявшись по камням, вскоре подошел к чуму. Внутри сидели молодые мужчина с женщиной и красивая розовощекая девочка 4–5 лет. Было хорошо видно, что ребенок был иной расы, чем мужчина с женщиной, – это была дочка русского Сотникова, чье стадо оленей охранял мужчина. Сотников жил неподалеку к северу от этих мест. Его дочка была на «попечении» у молодой пары.

Долган пожаловался на то, что стадо оленей причиняло ему постоянные хлопоты. Погода еще стояла летняя, и стадо, страдая от комаров, не имело покоя, постоянно перемещаясь с одного места в другое. Олени также болели сибирской язвой, которая унесла с собой много животных. Аборигены, у которых были скудные запасы еды, дали мне попить вкусного парного оленьего молока. Перед чумом стояли сани, запряженные четырьмя оленями. Долганы сели на них и поехали к стаду через вересковые пустоши и топи. Должно быть, тяжело тащить сани по голой земле, однако северосибирские аборигены не были знакомы с повозками.

Постепенно начал усиливаться встречный ветер, поэтому я опустил парус. Когда подул ветер с северо-северо-востока, мне пришлось заплыть в большую бухту под названием Пустая Гавань, которая вклинилась между широкой, поросшей травой отмелью и собственно берегом. Эта «гавань», судя по всему, хорошо подходила для крупных бартерных пароходов, и было странно, что капитан Уиггинс ее проглядел в те годы, когда плавал по Енисею. Преимущество бухты заключалось в том, что она была глубоководной. Уже стемнело, когда я проплыл залив и пристал к сухому песчаному берегу. Зная, что рыбацкая станция русского Сотникова была не очень далеко, я перестал грести. В темноте я заметил на небольшом выступающем вперед мысу чум, а немного выше – очертания маленькой низкой избушки. В небольшой бухте в скалистом берегу, куда я причалил, находилось несколько рыбацких лодок, недавно вернувшихся с промысла. Аборигены помогли мне затащить лодку на берег и проводили меня до избы.

Когда я вошел вовнутрь, меня встретил г-н Сотников и, извинившись за тесноту, предложил мне присесть. Сразу накрыли ужин – изолированность этого места проявилась в редких блюдах, которые были вынесены на стол. Г-н Сотников заверил меня, что он был крайне рад встретить незнакомого человека, тем более иностранца. Еда, которой он мне предложил довольствоваться, включала осетровый