Солдаты России - Родион Малиновский

Гармонь у Жорки была хроматического строя. Сам он похвалялся:

— Она у меня рояльная, единственная на всем Поморье была, сто сот стоит. Давай больше, и то не отдам.

Гармонь была небольшая, темно-красного цвета. И хоть лак кое-где уже облупился, все же вид у нее был неплохой, особенно, как развернет Жорка мехи с черными краями, а в середине откроются ярко-красные разводы с оранжевым отливом, — ну, прямо огонь! Жорка играл самозабвенно: глаза закроет и только в такт ударяет легонько носком о пол. Юркова иногда даже приглашали играть в офицерское собрание. Но оттуда он возвращался всегда пьяный. Тогда бросал свою любимую гармонь в угол барака, как какую-нибудь рухлядь. Пулеметчики бережно ее поднимали, вытирали мягкой фланелью и укладывали в деревянный ящик, который сами смастерили для сохранения инструмента. Проспится Юрков, схватится руками за голову:

— Братцы, друзья мои, а гармонь цела?

Он не надеялся на себя, спьяну мог всякого натворить. Жорка принадлежал к тому разряду людей, которые всегда буйствуют во хмелю, теряя рассудок. Такие любят оправдываться народным изречением «пьяному море по колено». Есть ведь такая мерзкая порода людей...

Наконец была назначена генеральная репетиция парада — ожидался командир армейского корпуса. Прибыл французский генерал, который, как полагается, провел смотр бригады, прежде чем принять ее в состав своего корпуса. В ясный солнечный день он прошел по фронту бригады и стал на невысокий помост, чтобы принять парадный марш. Плотно сбитый, уже седой, в голубовато-сером мундире, генерал спокойно оперся на саблю и ждал начала церемониального марша. Несколько позади стояла небольшая свита прибывших с ним французских офицеров.

Генерал Лохвицкий подал команду:

— Бригада, смирн-но! — Голос был слабый, будто надтреснутый. — Церемониальным маршем, поротно, дистанция на одного линейного, на пле...чо!

Командиры полков, батальонов и рот нестройным хором повторили команду. А первая рота со знаменем между тем выходила правым плечом вперед и занимала положение для движения прямо.

Генерал закончил:

— ...равнение направо, ш...ша...го...м марш!

Сводный бригадный оркестр заиграл марш «Под двуглавым орлом», четко отбивая такт под левую ногу. Церемониальный марш — это самая сердцевинная часть всего смотра, здесь бригада (да и команда) показали, на что они способны. Правда, не все обошлось гладко. Вот уже близко принимающий парад, а штабс-капитан Сагатовский почему-то сидит себе боком на коне, смотрит в левую сторону, а в правой руке у него болтается обнаженный клинок. Уже поравнялись с принимающим парад, а Сагатовский себе и в ус не дует. Что с ним творится? Может, еще хмель не прошел после вчерашнего кутежа?

— Поручик Сагатовский! — послышался резкий возглас генерала Лохвицкого. Пулеметчики по его голосу, как один, перестали махать руками, четко повернули голову направо и, приветствуя принимающего парад, прошли ровными, чистыми шеренгами.

— Манифик! — произнес французский генерал.

— Отлично идете, пулеметчики! — перевел Лохвицкий.

Команда отрезала:

— Рады стараться, ваше высокодительство!

Штабс-капитан Сагатовский, совершенно обескураженный, быстро свернул в сторону, соскочил с коня и пошел к генералу Лохвицкому с извинениями. Генерал произнес — «поручик». Это было печальным предзнаменованием, ведь генерал Лохвицкий прекрасно знал, что Сагатовский — штабс-капитан. В связи с этим у многих офицеров мелькнула мысль: не представит ли Лохвицкий Сагатовского к снижению в чине? Что же было говорить о самочувствии Сагатовского, самовлюбленного, гордого офицера! Он и сам не мог взять в толк, почему так опростоволосился.

Савич-Заблоцкий вышел вперед и повел пулеметчиков.

Все последующие дни Сагатовский не появлялся в команде, говорили, будто он отсиживал домашний арест.

Через два дня опять был парад. На этот раз смотр производил командующий 4-й армией генерал Гуро. Несмотря на то что у него не хватало одной руки и пустой рукав был приколот, он стройно стоял на помосте в своем черно-синем мундире. Генерал любил форму альпийских стрелков, которая очень шла ему, сухому, бородатому старику. На этот раз пулеметчиков вел поручик Савич-Заблоцкий, красиво сидевший на коне. Он очень эффектно и четко салютовал принимающему парад. Пулеметчики уважали и любили этого офицера за простоту обращения, за человечность и старались изо всех сил, чтобы пройти лучше прежнего. И это им удалось. У такого скупого на похвалу генерала, каким был Гуро, и то невольно вырвалось:

— Он марш тре бьен — мерси!

— Спасибо, пулеметчики! — крикнул генерал Лохвицкий, и опять четкий ответ с шиком:

— Рады стараться, ваше высоко-ди... во.

Слава о пулеметчиках полетела по всей бригаде. А тут и новая удача. На боевых стрельбах, которые провел генерал Гуро, четвертая пулеметная также отстрелялась лучше всех. Француз был доволен и долго жал руку поручику Савич-Заблоцкому. Пулеметчики были действительно отлично подготовлены, и это была заслуга взводных унтер-офицеров.

От парадов голова пошла кругом. За генералом Гуро произвел смотр генерал Жоффр, затем — президент Пуанкаре, потом — король Черногории Николай Первый, король Сербский, король бельгийский Альберт, пожаловал король Великобритании, затем генерал Жилинский, сменивший старика Палицына, английский главком фельдмаршал Френч, а потом пошли высокопоставленные персоны, вплоть до принца Монако и всяких герцогинь и принцесс. Всего отшагала бригада за один месяц восемнадцать парадов. Уж стало невмоготу солдатам, да и господам офицерам.

Жоффр, Пуанкаре и король Великобритании осчастливили участников парада подарками: кому досталась трубка, кому пачка сигарет, кому плитка шоколада, ножик, бритва, портсигар, зажигалка, а то просто нательный крестик или какой-нибудь образок, но все-таки это радовало солдат, и они шумно делились впечатлениями о полученном.

В редкие выходные дни начальство отпускало в увольнение. Тогда все кафе городка Майи заполнялись солдатами, а у лагерного дома терпимости выстраивалась длинная очередь.

Полковник Ничволодов, командир 1-го полка, «рубаха-парень», как прозвали его солдаты, часто прогуливался верхом и вот увидел очередь. Ординарец ему доложил, что это, мол, вашскородь, солдаты до девок стоят.

— А-а, — протянул полковник. — Подъедем.

И направился к очереди. Из нее выскочил унтер-офицер и подал команду «Смирно». Полковник Ничволодов остановил коня, взял под козырек своей мягкой, с измятой тульей фуражки, хитро прищурился:

— Здорово, лихие... любовники!