Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я понимаю: мы не все выйдем из этой воды. Но надо держаться на плаву.
Мы плывём почти наравне с катером. Сейчас мне кажется, что в этом есть смысл: заметят ли нас с орбиты, нет ли — а помощь некоторым из нас может понадобиться сейчас. Катер оказывается больше, чем я думал, он — спасение. На нём — очищенная пресная вода, медикаменты. Можно бросить с борта бутылку с водой, можно спустить верёвочный трап, чуть сбавив ход — и кто-то поднимется на палубу, чтобы немного отдохнуть.
Наша общая скорость безобразно мала. Но быстрее не получается.
Жуткий зной — бесконечен. Становится всё жарче, дышать тяжело, мы ныряем и плывём под водой — там чуть легче, но в толще воды висят слизистые образования, более плотные, чем пласты на поверхности. Они полупрозрачны, почти не видны в водяной мути, липнут к коже, к одежде, к волосам — от них тяжело освободиться.
Путь похож на пытку.
Я много раз думаю: если бы не катер — мы многих потеряли бы ещё днём.
Но и на палубе катера — тяжело, не скрыться от жары. Я думаю о наших раненых, которых люди обливают водой, чтобы хоть немного охладить.
Море Эльбы — та же пустыня.
Мой братишка Элгрэ пытается шутить, щёлкает дельфиньей речью:
— Командир… знаешь, откуда на Эльбе… море?
— Откуда? — отзываюсь я на выдохе.
— Местный бог… варил суп из медуз… попробовал — гадость… и выплеснул сюда.
Невольно улыбаюсь.
Думаю о том, что у людей бывают долгие союзы, когда один из родичей становится намного любимее и важнее, чем прочие. У нас с Элгрэ — такой союз. Как забавно.
Люблю всех. Но мой стрелок — кусок моей души; мы — телепаты, хоть телепатии и не бывает.
— Бог… перекипятил его, Элгрэ! — отзываюсь я.
Элгрэ отвечает дельфиньей трелью. Те, кто ближе к нам и хорошо слышали — встряхиваются, плывут быстрее.
С катера спускают ведро на верёвке, зачерпывают воду, поднимают на борт.
Так течёт время.
Когда солнце склоняется к горизонту, мы все уже выбились из сил. По сравнению с дневным пеклом сумерки кажутся нам прохладными; мерещится еле заметный ветерок.
Делаю рывок вперёд. Подплываю к катеру.
От него несёт горючкой и горячим металлом. На воде в кильватере — масляные пятна.
Хватаюсь за свисающий трап — борт обжигает кожу. Кричу:
— На катере! Мы далеко от станции?
Шурик перевешивается через борт. На его голове — мокрый платок, лицо красное.
— Пятьдесят километров! — кричит он.
Пятьдесят километров людей — чуть больше сорока наших линий. Мы не успеваем.
— Шедми! — кричу я. — Вдохните! Стало прохладнее — надо спешить.
Родичи отзываются дельфиньим щёлканьем. Мне кажется, что голосов страшно мало — но, быть может, ответили лишь некоторые?
Надо спешить, но мы уже слишком устали.
Я думаю о том, как мы все переживём ударную волну — но тут же прерываю себя. Это произойдёт под утро. Конечно, под утро. Впереди ещё целая ночь. Мы успеем.
Темнеет, темнеет, темнеет.
Ночь — чуть менее душная, чем на станции. Плыть легче, но темень — как в закрытой коробке. Небо — чёрный войлок, пустое и плоское, без звёзд и лун: у Эльбы нет спутников.
Хосчэ кричит с катера:
— Включить прожектор?
— Нет! — ору я и хлебаю тёплую горько-солёную воду. Отплёвываюсь. — Лучше акустический пеленг! Мы… — окунаюсь, выныриваю, продолжаю. — Лучше мы поплывём по звуку!
Единственное в море пятно света будет для звездолёта на орбите — как наша подпись «Мы здесь!» Прожектор — нельзя. Плыть в кромешном мраке — неприятно, но безопасно. Лишь бы никто не потерял ориентацию и не повернул назад.
Я слышу плеск воды у борта катера — и чёткие щелчки. Вода доносит звук безупречно, и он указывает направление не хуже прожекторного луча. Я слышу радостный щебет и щелчки родичей: все оценили.
Движок катера фыркает и чихает, даёт перебои, но всё-таки тащит его вперёд. Мы плывём в ночи — и темнота окружает нас, как безнадёга.
Ночь бесконечна. Если бы не пык-пыканье катера, не плеск воды от движений моих родичей и не щёлканье пеленгатора, можно было бы совсем потерять ощущение направления, расстояний, верха и низа. Мы плывём молча. Думаю, большинство уже почти на пределе.
— Шедми! — щёлкаю я иногда. — Ответьте Армаде!
И слышу короткий дельфиний щебет: ни у кого не хватает энергии на длинные фразы. Я рад, что хоть как-то отзываются: вроде мы ещё держимся на плаву.
Мрак и тепло вытягивают силы, укачивают, лишают воли. Вдруг понимаю, что почти сплю: по инерции гребу, ноздри зажаты. Вздёргиваю голову, встряхиваюсь:
— Ответьте Армаде!
Фырканье, плеск, щебет.
— Проснитесь, шедми! Элгрэ!
Мой брат выныривает рядом, фыркает, вдыхает.
— Командир, я задремал…
Щёлканье пеленгатора — где-то вдалеке.
— Катер ушёл! — ору я. — Шедми, поднажмите.
Голоса:
— Темно, как в желудке лучехвата…
— Вода в ноздрях…пф…
— Сэру! Доктор Сэру!
— Здесь, я здесь…
— Хоть бы каплю света…
Встряхнулись. Даже чуть отдохнули. Можно продолжать.
И тут ужасный режущий свет вспыхивает за нами.
— Ныряйте! — ору я изо всех сил, делаю вдох и рвусь в глубину, расталкивая воду, как густую тёплую смолу.
Невероятный тяжёлый грохот сотрясает весь мир до самых основ — и я чётко вижу прямо перед собой, в кромешной тьме липкой воды, кошмарную офиуру — лучехвата из мёртвого белого огня — того самого, о котором говорится в легендах — слепую тварь из множества ветвящихся щупалец-змей и чудовищной пасти, ведущей прямо в желудок, в кромешное небытие — разум гаснет…
* * *
Вокруг — вода, я отталкиваюсь от неё… поднимаюсь к поверхности… жар обжигает лицо. Мир освещён багровым, полон рокочущего гула. Дышать тяжело: воздух жжёт изнутри.
— Шедми! — ору я так громко, как могу. — Ответьте Армаде!
Фырканье, плеск.
— Больно!
— Помоги мне! Помоги!
— Командир, где ты, я ничего не вижу!
Рука Элгрэ. Прижимаю её к щеке.
— Глаза болят, командир… — он моргает и моргает. По щекам — слёзы, как у людей — или капли воды, как слёзы. — Ничего не вижу.
— Держись, — приказываю я. Выдёргиваю руку из рукава, рукав подаю ему. — Не отпускай, — и снова ору. — Шедми, сюда!
Лица. Руки. Призраки в багровой мгле. Всплывшее тело — Ртэху. Ещё тело. Пальцы без перепонок.
