Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

И снова все дети разом посмотрели на меня. У Ынгу ноздри были сжаты в узенькие щёлочки — и резко раздулись, она вздохнула всей грудью и фыркнула. Не от злости, как кошка, а как морской зверёк: от избытка воздуха.

— Откуда ты знаешь? — спросил Хэдртэ.

Я его имя запомнила, но не рискнула бы выговорить, поэтому сказала так:

— Послушай, командир, если бы они убивали детей, они бы на эту куклу и внимания не обратили. Никого они тут не нашли! Поэтому и стреляли в ваш проектор и куклу топтали — от злости, с досады!

Как у них изменились лица! Будто свет зажёгся под кожей и в глазах — не знаю, как они это сделали. Я машинально чуть довернула чувствительность камеры, потому что это надо было видеть, свет этот.

Ынгу взяла меня за руку и потёрлась лицом о мою ладонь. Она была холодная и шелковистая, а нос влажный, но не мокрый, как у собаки, а именно чуть влажный, как у кошки.

Я впервые в жизни касалась ксеноморфа — и мне было… захватывающе! Улётно! Не гадко, а лестно. Я погладила её по голове: волосы на ощупь совсем не такие, как у людей, они будто толще, как лошадиная грива, но глаже, скользят…

Сэнра, у которого ушки были точно как у тюленя, маленькие, но оттопыренные, восхищённо сказал:

— Ты очень умная.

— Я журналист, — сказала я. — Вы знаете это слово?

— Как комментатор Течений? — спросила Ынгу, и я подумала, что речь, наверное, о новостных лентах, о течении жизни.

— Наверное, — сказала я. — Комментатор должен анализировать факты и делать выводы?

Они сложили ладошки, будто собирались молиться. Я чуть удивилась, но вспомнила, что у шедми это — как кивнуть, соглашаясь.

— Ну вот, — сказала я. — Я анализирую и делаю вывод, что детей отсюда успели забрать. А эти сволочи увидели, что корпус пуст, и стали громить всё, что подвернулось.

Дети заулыбались и засвистели, защебетали, как дельфины. И я улыбалась, мне хотелось хлопать в ладоши от радости… и вдруг я поняла, что сволочи — это люди.

Наши военные.

Победители.

Я поняла, ЧТО я сама сказала. Это понимание мне врезало, как в солнечное сплетение, даже дыхание вышибло — и я поняла, почему шедми зажимают ноздри.

Это было как с изнасилованиями и мародёрством в Той Войне. С тем, как это мучительно принять — и было бы мучительно, даже если бы это был ОДИН случай на всю огромную армию. А уж если…

Наши — не могут. В справедливой войне наши могут только подвиги, самоотверженность, геройство, мученичество, а подлости, мародёрство и насилие — это враги. Но мы ведь знаем.

И знание так ломает картину мира, что все его игнорируют. Или вообще забывают. И получается такая красивая, возвышенная, благородная война, что отлично смотрится на любых эпических полотнах. Наши — как ангельское воинство. Враги — как подлые бесы. Никаких исключений.

И здесь.

Я сама делала красивую, благородную, возвышенную войну: факты подбирались так замечательно. Так чётко. Ради Победы. И я ради нашей победы из всего этого вот… героев делала, получается — из тех наших, из отважных и прекрасных Людей Земли, которые с досады топтали куклу здешних детей, потому что не смогли убить их самих.

Я поняла, почему с Бердиным случился тот припадок в Космопорту. Даже больше: я поняла, почему он не стал разговаривать со мной в госпитале — и мне стало больно от того, как ему тогда было больно. От того, что он мог тут видеть. И я удивилась, как он вообще мог жить.

Мне хотелось рыдать, орать и бить кулаками по полу. Но вокруг были дети, бог мой, вокруг были дети, которые выжили просто чудом и ужасно радовались, что отсюда, похоже, сумели спастись ещё несколько детей… И я подумала, что грош мне цена, если начну тут громко оплакивать свою погибшую патриотическую невинность.

А они весело пили бульон, и обнаружили эти кубики желе, и тут же их разделили — и мне предложили: вот, желе из хэгговой гривы, что бы это ни значило. Вкуснятина вообще.

Я не рискнула пробовать. Но у меня всё равно было такое чувство, что моё кошмарное озарение снесло все границы: между мной и детьми, между мной и Бердиным, между мной и Юлечкой… Такое забавное чувство: мне теперь так же мучительно плохо, как им всем — и это почему-то очень хорошо.

Мы сидели на куче матрасов, тёплых от парообработки, и мне казалось, что я такая же сирота, как и дети. Доблестные военные, герои-победители, которыми я восхищалась всей душой, украли у меня мою Землю.

Но об этом не время было думать.

Я поправила камеру и уточнила режим звука. И сказала:

— А какие сказки вы любите больше всего?

Хэдртэ, умник, который не хотел считать себя ребёнком, сказал, что любит не сказки, а исторические драмы. Но его не поддержали.

— Про животных, — сказала Ынгу и улыбнулась.

— Да, да! — хлопнул в ладоши Сэнра. — Как осьминог костюмы менял!

— Как осьминог пошёл к рыболову в гости, — тихонько напомнила Юти и прыснула, совсем как наши девочки.

— Про полосатую змею!

— Как осьминог…

— Бельки! — фыркнул Хэдртэ. — Пережёванные сказочки вспомнили, для пушистеньких.

Ынгу покосилась — натурально кокетливо! С таким лукавым намёком, какой бывает только у вполне взрослых и знающих себе цену дамочек! Я только успела подумать, что — ничего себе.

— Хорошо, — сказала она. — Про клан с острова Гехю.

И остальные захихикали, а Хэдртэ усмехнулся снисходительно и свёл кончики пальцев.

— Непережёванный вариант, — добавила Ынгу с ядовитой улыбочкой, а Юти снова прыснула.

«Остров Гехю» — это было забавно. Дешифратор подкинул Страну Дураков, но это было неточно. Варианты: простаки, чудаки… как я поняла, у «дураков» мерцал смысл, напоминая то Иванушку-дурачка, то какого-нибудь блаженного-юродивого.

И всё. Дальше мы рассказывали сказки.

— Храбрые воины с острова Гехю собирались в ледяные поля на клыкобоя, — рассказывала Ынгу, жмурясь, а Хэдртэ ей мешал:

— Это было во времена Великих Охот.

А Юти и Ынгу на него цыкали:

— И так всем понятно, что давным-давно! — и Ынгу продолжала: — И вот, они проверили все копья и все остроги и решили, что копья слишком короткие, а остроги — и тем более. Что это…

— Это не гордо! — подсказал Сэнра.

— Да! — Ынгу шлёпнула его ладонью по лбу. — Это не гордо, не внушает трепета — и клыкобоя не возьмёт. И они решили копья удлинить.

— Взяли рыбный клей… — снова встрял Сэнра, и девочки ущипнули его за уши, с