Гиммлер. Инквизитор в пенсне - Андрей Васильченко

Во время первой встречи граф Бернадотт был весьма поражен, что не встретил монстра: «В нем не было ничего необычного, пугающего. Иногда он позволял себе шутки. Он также охотно рассказывал анекдоты, чтобы разрядить обстановку». Гиммлер, который всегда был отличным дипломатом, и двуличным политиком, способным представать в том образе, который был ему выгоден, в очередной раз решил прибегнуть к своим специфическим талантам. Он хотел предстать перед шведом в обличье рассудительного человека, с которым можно и нужно было вести переговоры.

После встречи с Керстеном Гиммлер направил тому в Швецию письмо. Это был, наверное, самый удивительный документ, который был составлен Генрихом Гиммлером. В письме Гиммлер извещал Керстена о том, что официально освободил 2700 евреев из концентрационных лагерей, которые были направлены в Швейцарию. Удивительной кажется одна строка из этого письма: «Фактически это было продолжением того пути, которым я и мои сотрудники последовательно шли на протяжении многих лет, пока война и ее безумие не сбили нас с пути». Гиммлер заявлял, что в 1936–1939 годах он вместе с еврейскими организациями США пытался решить вопрос об эмиграции евреев из рейха. Гиммлер добавлял: «Направление в Швейцарию двух эшелонов — это осознанный шаг, который был сделан, несмотря на все трудности. Но именно он поможет возобновлению полезного процесса». После этого Гиммлер пытался прокомментировать ситуацию в лагере Берген-Бельзен. Рейхсфюрер СС заявлял, что «ходили слухи, будто бы там вспыхнула эпидемия тифа, которая вышла из-под контроля».

Тон этого письма показывал, что Гиммлер все еще полагал себя равноценным партнером в переговорах с западными державами. Однако это был самообман. Когда Шторьх предложил подключить к переговорам о выдаче евреев представителя британской дипломатии, то министр иностранных дел Эдем заявил Черчиллю, что не хотел бы иметь к этому процессу никакого отношения. Единственной причиной подобной позиции было то, что за этими переговорами стоял Генрих Гиммлер. После этого Черчилль заявил: «Никаких дел с Гиммлером». Гиммлер не мог подозревать, что в списке военных преступников у союзников он значился под первым номером. Он достаточно лицемерно жаловался Бернадотту, что за границей его, рейхсфюрера СС, воспринимают как излишне жестокого, но на самом деле ему была чужда и даже отвратительна жестокость. Между тем Вальтер Шелленберг неуклонно склонял Гиммлера к тому, чтобы тот сместил Гитлера и встал во главе Германии. Дальнейшие события достаточно подробно описаны в воспоминаниях Феликса Керстена.

В середине апреля 1945 года Гиммлер установил день, когда был готов вновь встретиться со Шторьхом. Однако Шторьх отказался лететь в Германию. Вместо себя он решил послать Норбета Мазура, который являлся директором нью-йоркского филиала «Всемирного еврейского конгресса». У Мазура не было въездной визы, но он получил от Гиммлера гарантии личной безопасности, а потому в сопровождении Керстена направился в Германию. Гиммлер настойчиво требовал, чтобы германское посольство ничего не знало об этой миссии. Он боялся, что вмешается Риббентроп и возникнут неприятности с Гитлером. Мазур и Керстен вылетели в Германию 19 апреля 1945 года на специальном самолете, в котором они были единственными пассажирами. Керстен вспоминал: «Когда самолет приземлился в аэропорту Темпельхоф, группа полицейских — человек шесть в аккуратных мундирах — приветствовала нас восклицанием “Хайль Гитлер!”. Мазур снял шляпу и вежливо сказал: “Добрый вечер”. На летном поле я получил от рейхсфюрера СС пропуск для Мазура, подписанный бригадефюрером СС Шелленбергом».

Встреча с Шелленбергом произошла в ночь с 19 на 20 апреля. Керстен и Мазур вели долгую беседу о пожеланиях шведского правительства и о необходимости освободить как можно больше евреев, что могло стать доказательством доброй воли. «Шелленберг находился в унынии, поскольку партийное руководство в лице Бормана оказывало на Гиммлера такое сильное давление, что тот не был склонен к дальнейшим уступкам. Партийное руководство требовало, чтобы Гиммлер выполнял приказ фюрера: если режим падет, то следует ликвидировать как можно больше его врагов». Беседа длилась несколько часов. Ночью 21 апреля в Гарцвальд, где и состоялась предварительная встреча, прибыл Генрих Гиммлер. Керстен, оставшись наедине с рейхсфюрером СС, просил быть предельно корректным в отношении Мазура. «Надо показать миру, питающему отвращение к принятым в Третьем рейхе методам расправы с политическими врагами, что от такого подхода отказались и что на вооружение взяты гуманные меры. Доказать это крайне важно, чтобы история не вынесла одностороннее суждение о немецком народе». Гиммлер дал обещание сделать все возможное, чтобы удовлетворить запросы Мазура. Он произнес: «Я хочу зарыть топор войны между нами и евреями. Если бы от меня что-то зависело, многое было бы сделано по-другому».

После этого начались переговоры с Мазуром. Гиммлер начал разговор, сказав, что его поколение никогда не знало мира. Затем он сразу же перешел к евреям и сказал, что они играли ключевую роль в немецкой гражданской войне, особенно во время восстания группы «Спартак». Евреи были чужеродным элементом в Германии; в более ранние эпохи попытки выдворить их из страны провалились. Он заявил: «Взяв власть, мы стремились решить еврейский вопрос раз и навсегда. С этой целью я создал эмиграционную службу, которая бы создала для евреев самые благоприятные условия. Но ни одна из стран, которые выражали такое дружелюбие к евреям, не согласилась принимать их». После некоторых возражений Мазура Гиммлер перешел к «русской проблеме»: «Русские — не обычные враги. Мы, европейцы, не в состоянии понять их менталитет. Мы должны либо победить, либо погибнуть. Война на востоке стала для наших солдат самым суровым испытанием. Если еврейский народ страдает от жестокой войны, не следует забывать, что она не пощадила и немецкий народ».

Далее Гиммлер пытался представить концентрационные лагеря как «воспитательные заведения»: «Наряду с евреями и политическими заключенными там содержатся преступные элементы. Благодаря их аресту к 1941 году в Германии был самый низкий уровень преступности за многие годы. Заключенным приходится тяжело трудиться, но этим они ничуть не отличаются от всех немцев. А обращение с ними всегда было справедливым».

Мазур заявил, что невозможно отрицать преступления, которые совершались в лагерях. В ответ Гиммлер произнес: «Я допускаю, что они происходили время от времени, но я наказывал тех, кто несет за них ответственность».

Понимая, что разговор пошел по «опасному руслу», в него вмешался Феликс Керстен, который предложил обсудить проблему узников, которых еще можно было спасти. Мазур предложил освободить всех евреев, находившихся в концентрационных лагерях. Гиммлер предпочел проигнорировать это предложение, но стал рассуждать о неблагодарности западных держав: «Когда я отпустил в Швейцарию 2700 евреев, это стало поводом, чтобы развязать в прессе кампанию лично против меня. Утверждалось, что я освободил этих людей лишь для того, чтобы обеспечить себе алиби. Но мне не нужно никакого алиби! Я всегда делал лишь то, что считал справедливым, что было необходимо для моего народа. И я отвечу за это. За последние десять лет ни на кого не вылили столько грязи, как на меня. Но я никогда не переживал по этому поводу. Даже в Германии любой человек может сказать обо мне все, что захочет. Заграничные газеты тоже начали против меня кампанию, после которой я не испытываю никакого желания продолжать сдачу лагерей».