Моя жизнь - Айседора Дункан

– Я осмелился обратиться к вам, – сказал он, – потому что испытываю такое же горе, как и вы, и теперь возвращаюсь в Константинополь, чтобы утешить свою матушку, пребывающую в огромной печали. Месяц назад ей сообщили о трагическом самоубийстве моего старшего брата, а едва прошло две недели, как последовала новая трагедия – самоубийство моего второго брата. У нее остался только я. Но как я могу утешить ее, когда и сам пребываю в таком отчаянии, что считаю для себя наилучшим выходом последовать за своими братьями?

Мы разговорились, и молодой человек рассказал, что он актер, а маленькая книжечка в его руке – экземпляр «Гамлета», роль которого он разучивает.

На следующий вечер мы снова встретились на палубе, словно два несчастных призрака, каждый из которых поглощен своими мыслями, но в то же время каждый находил некоторое успокоение в присутствии другого. Мы оставались на палубе до зари.

Когда прибыли в Константинополь, его встретила и обняла высокая красивая женщина в глубоком трауре.

Мы с Пенелопой остановились в отеле «Пейра палас» и первые два дня провели в прогулках по Константинополю, главным образом по узким улочкам Старого города. На третий день ко мне явилась неожиданная посетительница. Это была мать моего печального друга по путешествию, женщина, встречавшая его. Охваченная огромной болью, она пришла ко мне, показала портреты двоих своих прекрасных сыновей, которых недавно потеряла, и сказала:

– Они умерли, их невозможно вернуть, но я пришла к вам, чтобы умолять помочь мне спасти последнего, Рауля. Я чувствую, что он собирается последовать за своими братьями.

– Что я могу сделать? – спросила я. – И в чем заключается опасность?

– Он уехал из города и находится сейчас в маленькой деревушке Сан-Стефано, совершенно один на вилле. Он уезжал в таком отчаянии, что я опасаюсь самого худшего. Вы произвели на него столь глубокое впечатление, что, мне кажется, могли бы заставить его увидеть всю безнравственность подобного поступка, ощутить жалость к матери и вернуть его к жизни.

– Но в чем причина его отчаяния? – спросила я.

– Я знаю об этом не больше, чем о причине самоубийства его братьев. Красивые, молодые, удачливые, почему они стремились только к смерти?

Растроганная мольбой матери, я пообещала поехать в деревню Сан-Стефано и сделать все, что в моих силах, чтобы образумить Рауля. Швейцар сказал мне, что дорога слишком каменистая, по ней почти невозможно проехать на автомобиле. Так что я отправилась в порт и наняла маленькое буксирное судно. Дул ветер, и воды Босфора были неспокойны, но мы благополучно добрались до деревушки. Я нашла виллу Рауля по описанию его матери. Это был белый дом, стоящий в саду в уединенном месте неподалеку от старинного кладбища. Колокольчика не было. Я постучала, но не получила ответа. Толкнула дверь и, обнаружив, что она не заперта, вошла. Комната нижнего этажа была пуста, и я, преодолев короткий марш ведущих наверх ступеней, открыла другую дверь и нашла Рауля в маленькой выбеленной комнатке с белыми стенами, полом и дверями. Он лежал на кушетке с белым покрывалом, одетый, как и на пароходе, в белый костюм и безукоризненно чистые перчатки. Рядом с кушеткой стоял маленький столик, на котором стояла хрустальная ваза с белой лилией, рядом лежал револьвер.

Сам юноша, который, как полагаю, не ел два или три дня, пребывал в далекой стране, и мой голос едва ли доходил до него. Я пыталась вернуть его к жизни, говорила о его матери, сердце которой разрывается от боли из-за смерти его братьев, и, наконец, взяла его за руку и почти силой отвела на ожидавшее нас буксирное судно, из предосторожности не взяв револьвер.

По дороге он плакал не переставая и отказался возвращаться в дом своей матери, тогда я уговорила его поехать в мои апартаменты в отель «Пейра палас», где попыталась выведать у него причину его глубокого горя, так как мне казалось, что даже смерть братьев не могла привести его в такое состояние. Наконец он прошептал:

– Да, вы правы, причина не в гибели моих братьев, а в Сильвио.

– Кто эта Сильвио? Где она? – спросила я.

– Сильвио самое прекрасное существо на свете, – ответил Рауль. – Он здесь, в Константинополе, со своей матерью.

Узнав, что Сильвио юноша, я была немного ошеломлена, но, поскольку всегда являлась последовательницей Платона и, считала его «Федра» самой изысканной из когда-либо написанных песен любви, была не так сильно шокирована, как могли быть шокированы другие на моем месте. Я считаю, что высшее проявление любви – это чистое духовное пламя, и оно не зависит от пола.

Я намеревалась любой ценой сохранить жизнь Раулю и, воздержавшись от дальнейших комментариев, просто спросила:

– Какой телефонный номер у Сильвио?

Вскоре я услышала по телефону голос Сильвио, милый голос, который, казалось, исходил из столь же приятной души.

– Вы должны сейчас же приехать сюда, – сказала я.

Вскоре он появился. Это был прелестный юноша лет восемнадцати. Так, должно быть, выглядел Ганимед, когда взволновал чувства самого всемогущего из богов – Зевса.

«Это чувство нашло продолжение, и, когда он приближался к нему и обнимал его во время гимнастических упражнений и при других встречах, эти чувства забили фонтаном, который Зевс, влюбленный в Ганимеда, назвал желанием, и затопили любовника. Они входили в его душу и, переполнив ее, снова выплескивались наружу. И словно легкий ветерок или эхо отражается от гладких гор и возвращается туда, откуда пришло, точно так же поток красоты, проходя через глаза, зеркало души, возвращается назад к прекрасному существу в стремительном полете крыльев, наполняя душу любимого ответной любовью. И таким образом он любит, но не знает кого; он не понимает и не может объяснить свое собственное состояние; кажется, будто он заразился слепотой от другого; любовник – это его зеркало, в