Побег из Невериона. Возвращение в Неверион - Дилэни Сэмюэл Р.

Удрог был терпелив и хвалил себя за терпение, даже перестав слушать, но всему есть предел. Он сел и ткнул Горжика в грудь, прервав его на словах:

– Я, видишь ли, искал…

– Ты все говоришь и говоришь. Скажи вот что: захотелось тебе после этого любви или нет?

Горжик удивленно посмотрел на него.

– Мои мысли уводили меня все дальше от желания, но это не значит, что я совсем отказался от плотских дел.

Удрогу хватило и этого.

– Я знаю, что тебе нужно. Тебе нужно, чтобы кто-то тебе приказывал и пресекал делом твою болтовню. Ты не знал, способен ли на это тот раб, Фейев, потому и не захотел его. – Удрог вскочил, и его тень упала на лежащего Горжика. – Сейчас я тебе покажу. Теперь ты, раб, наденешь ошейник! – Он пнул Горжика босой ногой в бок. – А ну повернись! Отколотить бы тебя до полусмерти, дерьмо драконье! – Удрог занес кулак, но тут за колоннами снова заухало и загрохотало, словно кто-то стучал по ним палкой. Кот пронесся по залу, вспрыгнул на живот Горжику, проскочил между ног Удрога и был таков.

– Что… что это? – вскричал варвар.

Уханье и стук переместились к концу колоннады. Потом на пол слетела та самая палка, обмотанная с одного конца черным, а шум ушел куда-то вглубь и затих.

Горжика разобрал смех.

– Там на балконе был мальчишка… а может, девчонка. Лет десяти, насколько я разглядел. Мы его напугали, вот он и отомстил.

– Выходит, нас видели?

– Было бы что видеть, – проронил Горжик, потягиваясь.

– Нельзя заниматься такими вещами, когда за тобой подглядывают! Посторонним этого не понять. Эй ты, – крикнул Удрог, – убирайся отсюда! – За этим последовала ругань, по-новому сочетавшая женские детородные органы, мужское семя и кухонную утварь. – Как нам продолжать, когда наверху кто-то есть?

– Теперь уже нет.

– И то правда. – Удрог отвел потянувшуюся к нему руку. – Нет, все равно. Нельзя этого делать, когда рядом ошивается кто-то. Как думаешь, он вернется?

– Думаю, нет.

– А вдруг? Нет, я так не могу. – Удрог снова скинул с плеча руку Горжика. – Нечего дурака валять. И ошейник лучше сними. Не надо, чтоб тебя в нем видели, мало ли что подумают. – Теперь рука Горжика легла ему на бедро. – Знаешь про чуму в Колхари и других больших городах? Говорят, она передавалась от мужчины к мужчине, хотя одна знакомая женщина ею тоже болела…

– Как не знать.

– Вот еще почему не стоит этого делать. Вдруг ты заразишь меня или я тебя. Так, говорят, она и передается, чума.

– Говорят также, что от того, что мы, скорей всего, будем делать, заразиться нельзя.

– Да… я тоже слыхал. Иногда я об этом вовсе не думаю, а просто делаю, что хочу. (Мы уже писали, что кое в чем Удрог хорошо разбирался.)

Горжик подавил зевок и убрал руку.

Из его рассказа Удрог понял разве что половину, и в голове у него отложилось, что этот, вполне живой, человек собирается на собственные похороны. Как такое возможно? Может, он чудище какое, бог или призрак? Сначала сказал, что он министр, потом – что рабом был. У него есть меховое одеяло, ошейник он носит для забавы и говорит, что желание в нем угасло. Когда кругом ухают чудища, боги или призраки, он только смеется. И уж вовсе не понять, как он может быть так спокоен в этом странном и ужасном чертоге. Удрогу от усталости было уже не до загадок и не до утех, хотя мужчина снова обнял его, а огонь угасал и стало уже не важно, подглядывает ли кто-то за ними. Жара сменилось прохладой, а мужчина был теплый и твердо упирался Удрогу в ягодицу, но юный варвар уже перешел из покоев желания в чертог сна и знал, что без его отклика мужчина мало что сможет.

Мужчина дышал хрипло и неровно, будто у него горло перехватило, – но Удрог, дыша легко и часто, уже уснул.

8

А теперь мы расскажем другую историю – историю знатной дамы в преддверии смерти.

Когда весть о кончине барона Кродара достигла замка отставной визирини Миргот, слуги пришли в замешательство. Сказать старой даме теперь же или потом? А может, не говорить вовсе?

В конце концов это представили на рассмотрение пожилому евнуху Яхору, тоже недомогавшему последнее время. Его увешанные гобеленами покои изобиловали лампами, птичьими клетками, пухлыми подушками; подвески люстр постоянно позванивали от бриза, потолки были обиты дорогими тканями, курения дымились на резных столиках и подвесных полках, и всюду теснились зеркала, множество зеркал, одни с ноготок, другие как живот толстяка. Яхор, закутанный в полдюжины шалей, поднял подкрашенные глаза от своего рукоделия – он мастерил что-то из золотой проволоки, мелких ракушек и драгоценных камней.

– Умер барон Кродар? В Элламоне? И вы спрашиваете, говорить ли об этом визирине? – Он пожал плечами под своими покровами. – Почему бы и нет…

И новость полетела наверх, в маленькие голые комнаты, где кое-где стояли деревянные сундуки. В одной из них, не самой большой, лежали на столе запыленные принадлежности для письма. Здесь даже ковра не было, только камышовая циновка. Визириня прилегла отдохнуть, и добудились ее не сразу – впрочем, слуги привыкли к этому. Осмыслив услышанное, она села в своей просторной сорочке на край постели.

– Экая насмешка судьбы… орел умер среди драконьих загонов. Ничего не поделаешь, надо ехать. Говорите, процессия двинется на юг по Королевской дороге только сутки спустя? Приготовьте карету, увешайте ее черными и пурпурными тканями, какие найдутся – больше ничего не заказывайте. Я провожу покойного собрата до Колхари, а после до Гарта.

Слуги переглянулись. Уверена ли визириня? Ведь ей нездоровится. Ее родичи и министры конечно, поймут, если… Визириня выпрямилась.

– Никогда не была неженкой и не намерена начинать. На похоронах будут люди, которых я, скорей всего, больше никогда не увижу. Кроме того, я ни за какие сокровища не пропустила бы такого события!

Не желает ли она в таком случае, чтобы ее сопровождал евнух?

– Нет, Яхор мне ни к чему – он ведь, бедняга, при смерти. Возьму только кучера и горничную. Ту новую девушку – она подходящая спутница для похорон.

«Новую девушку», сорокалетнюю женщину, звали Ларлой, и она прослужила в замке уже пять лет. Раньше она провела полгода в доме барона Ванара, как раз во время его смертельной болезни. Другая челядь находила ее странной, вспыльчивой и въедливой, но сердце у нее было доброе, и хозяйка, лично принимавшая ее на работу последней из слуг, всегда за нее заступалась. Слуг огорчало и то, что визириня едет на похороны, и то, что она оставляет Яхора дома. Бесчисленные хвори евнуха сводились в основном к требованию особых снадобий, особых блюд и заботливого ухода, в то время как визириня, не признававшая никаких болезней, по два-три дня не могла ничего съесть, а засыпать и просыпаться ей становилось все трудней и трудней. Ум ее пока оставался ясным, но порой она страдала от приступов меланхолии, и память ей изменяла – тогда все в замке шло кувырком, поскольку она желала всем управлять сама. В таких-то случаях и обращались к Яхору. Порой люди видели, как хозяйка ранним утром ковыляет по коридору в старых обносках, придерживаясь за стену.

На другой день, еще до рассвета, визириню усадили в карету, укутали в меха, снабдили погребальными дарами и большим запасом провизии. Ларла влезла следом с туго набитой парчовой сумкой, кучер тронул.

Слуги, высоко подняв факелы, долго смотрели вслед. Яхор не вышел проводить; старую даму это как будто не удивило, но все не до конца понимали, в себе ли она сейчас. Временами она обращалась к кому-то, кого здесь попросту не было.

Оставалось надеяться, что новая девушка о ней позаботится.

Выехала Миргот как раз вовремя: ее карета примкнула к процесии через полчаса после прекраснейшего восхода. Траурные занавеси раскачивались, не попадая в такт медленного барабанного боя.

Барабаны, по мнению визирини, на похоронах было вынести труднее всего. Она сидела в углу, и бедру было больно, несмотря на подушку: она уже оставила попытки найти для него удобное положение. Разве она не велела новой девушке сесть в другую повозку? Ей бы хотелось побыть одной. Как видно, нет – вот она, напротив сидит. Не будь ее тут, Миргот, пожалуй, стало бы скучно, несмотря на ее красные ручищи и глупые речи – хотя о чем с ней, с другой стороны, говорить. Теперь она, не иначе, заснет, привалившись к окну головой и разинув рот.