Полет сокола - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что теперь делать? — раздался вопрос, которого Камачо боялся больше всего.
Кто‑то подкинул полено в костер, тлеющий посреди лагеря.
— Не надо, — попытался остановить его Камачо, но все уже кинулись к костру, ища тепла и утешения в оранжевых языках пламени, что взметались ввысь, как огонь из драконьей пасти.
Они встали полукругом спиной к огню и смотрели в темноту, ставшую теперь непроницаемо черной.
Оттуда и налетела смерть. Без единого предупреждения на бандитов обрушились громовые раскаты и вспышки пламени, вылетавшие из длинного ряда ружейных стволов, а потом — тяжелые чавкающие удары пуль. Казалось, мальчишка бросил горсть камешков в грязную лужу.
Кучка людей у костра мгновенно превратилась в вопящее беспорядочное столпотворение.
Один бандит тут же согнулся пополам, получив пулю в живот. Он ступил на горящее полено и рухнул в пылающий костер — волосы и борода вспыхнули, как сноп сосновых иголок, отчаянный вопль эхом отразился от скал.
Камачо вскинул ружье, целясь наугад в темноту, откуда доносился голос англичанина, отдававшего команды:
— Первое отделение, заряжай! Второе отделение, три шага вперед, целься…
Перейра понял, что одним смертельным залпом дело не кончится. Он не раз с презрительной усмешкой следил, как в жаркий полдень англичанин муштровал своих марионеток в красных мундирах. По команде передний ряд прицеливается и стреляет, потом второй ряд дружно делает три шага вперед, проходя через первый, и все повторяется. Те же строевые приемы, только в десять тысяч раз масштабнее, отбросили атаку французской кавалерии в битве при Катр‑Бра, и теперь они наполнили душу Камачо неописуемым ужасом. Он поднял ружье и выстрелил в темноту, откуда раздавался холодный механический голос англичанина. В этот самый момент один из бандитов, сбитый с ног первым залпом, но раненный легко, поднялся на ноги перед дулом ружья и получил пулю в упор между лопаток. Горящий порох опалил рубашку, и человек рухнул ничком. Ткань продолжала тлеть, пока струя крови не загасила светящиеся искры.
— Идиот! — завопил Камачо и пустился бежать.
— Пли! — скомандовал за спиной англичанин.
Португалец бросился ничком на твердую землю и взвыл — руки и колени погрузились в горячий пепел костра.
Второй залп просвистел над головой, послышались новые вопли. Камачо вскочил на ноги и помчался сломя голову, позабыв и про нож, и про ружье.
— Первое отделение, три шага вперед, целься…
Темнота наполнилась криками и мечущимися тенями — носильщики высыпали из своих хижин и разбежались во все стороны, прячась по окрестным кустам.
Прежде чем громыхнул еще один залп, Камачо успел нырнуть за гору тюков, накрытых брезентом, за палаткой англичанина. Он всхлипывал от боли в обожженных руках и коленях, а еще больше от унижения. Надо же было так попасться!
Ужас постепенно проходил, сменяясь жгучей, злобной ненавистью. Из темноты, спотыкаясь, выбежали перепуганные носильщики. Португалец выхватил из‑за пояса пистолет и застрелил первого, затем вскочил, завывая, как обезумевшее привидение. Носильщики бросились врассыпную — теперь они не остановятся, пока не упадут в изнеможении, став легкой добычей для львов и гиен. Камачо удовлетворенно огляделся по сторонам, ища, чем бы еще навредить. На глаза попался полупогасший костер перед пустой палаткой. Выхватив тлеющую головню, португалец раздул ее и швырнул полыхающий факел в груду припасов и снаряжения, тут же съежившись при звуке нового залпа.
— Стройся в цепь! В штыки! — послышалась команда.
Перейра спрыгнул в сухое русло и побрел по вязкому песку на другой берег, где с облегчением кинулся в густой прибрежный кустарник.
В условленном месте на вершине скалистого холма ждали трое. С ружьем остался только один, все так же запыхались и тряслись от страха, как их командир.
Пока они переводили дыхание, явились еще двое, включая тяжело раненного — пуля раздробила ему плечо.
— Больше никто не придет, — прохрипел он. — Эти желтые дьяволы перекололи их штыками.
— С минуты на минуту они будут здесь. — Камачо вскочил и посмотрел вниз, с мрачным удовлетворением отметив, что груда припасов ярко полыхает. Полдюжины темных фигурок метались вокруг, сбивая пламя. Однако наслаждаться этим зрелищем удалось недолго: внизу на склоне послышались воинственные крики готтентотов и грохот ружейных выстрелов.
— Помогите! — звал раненый, пытаясь подняться на ноги. — Погодите, не оставляйте меня!
Ответом была лишь тишина. Шорох шагов по ту сторону гребня уже стих. Раненый повалился на каменистую землю, обливаясь холодным потом от боли и ужаса. Страдания его прекратил штык, вонзившийся в грудь и вышедший между лопатками.
Майор сердито вышагивал по лагерю, залитому ярким утренним солнцем. Лицо и руки его покрывал слой сажи, покрасневшие глаза слезились от дыма, борода и ресницы обгорели. Большая часть запасов и снаряжения была потеряна. Зуга взглянул на обгорелые клочки брезента, втоптанные в пыль, — все, что осталось от палаток. Когда начнутся дожди, придется плохо, и это еще не самое страшное.
Он попытался прикинуть в уме список самых тяжелых потерь. Из сотни носильщиков осталось всего сорок шесть, хотя оставалась надежда, что Ян Черут и его готтентоты кое‑кого еще приведут — они прочесывали окрестные ущелья в поисках беглецов. Оттуда доносился рев рога. Тем не менее многие предпочтут долгое и опасное возвращение в Тете новому ночному нападению. Кто заблудится после панического бегства в темноте, кто станет добычей диких зверей, кто умрет от жажды. Полдюжины носильщиков погибли от шальных пуль и от ружей убегавших бандитов, которые намеренно стреляли в толпу безоружных туземцев. Еще четверо ранены так тяжело, что едва ли доживут до вечера.
Это самая серьезная потеря — без носильщиков уцелевшее снаряжение и товары для торговли могли быть с тем же успехом оставлены в Лондоне или сброшены за борт «Гурона».
Остальные потери подсчитать труднее. Потребуются долгие часы, чтобы выяснить, что сгорело, а что удалось спасти из вонючей тлеющей груды тряпок и брезента и подобрать в грязи на склоне холма. Сцена живо напоминала поле битвы: такие картины майору приходилось наблюдать не раз, и вид бессмысленных разрушений, как и раньше, оскорблял его чувства.
Туземцы, которых удалось собрать, уже взялись за работу. Они разбрелись по лагерю, как цепочка жнецов, тщательно выбирая из пепла и пыли все ценное. С ними была и крошка Джуба, которая искала лекарства, книги и хирургические инструменты.
Под раскидистыми ветвями дерева мукуси в центре лагеря Робин устроила импровизированный полевой госпиталь. Зуга взглянул на раненых, ожидавших помощи, и ряды мертвых тел, накрытых кусками обугленного грязного брезента, и снова чертыхнулся. Он был зол прежде всего на себя.