Наложница фараона - Якоб Ланг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды отец сказал Андреасу:
— Хочу я порадовать тебя занимательным зрелищем. Давай-ка поедем в город, в столицу фараона. Как раз в это самое время, весной, там справляется торжественно праздник в честь богов и богинь. Бывают красивые процессии. Увидишь ты прекрасные храмовые строения. Когда я был молод, я ездил на эти праздники в город. Надо мне и тебя порадовать.
Андреасу не хотелось ехать в город, не хотелось видеть множество толпящегося народа и какие-то большие постройки. Но не хотелось и огорчать отца, который так искренне желал порадовать сына. И Андреас согласился.
— Хорошо, поедем, — сказал он.
Наняли они на недолгое время работника, чтобы присматривал за их домашними животными и поливал бы сад и огород; и сами поехали в город на повозке, запряженной быками. Отец надел праздничную одежду. И сыну дал новую одежду и сандалии.
Уже когда они приближались к столице, много людей спешило туда же. Но все давали их повозке дорогу и восхищались красотой Андреаса.
— Что за красивый юноша! — слышалось.
— Это боги одарили его.
— Видно, что красота его — добрая и чистая…
Отец с гордостью поглядывал по сторонам. А Андреас покраснел и опустил глаза. Видя его смущение, отец усмехнулся и сам стал править быками. А Андреас теперь сидел на повозке, опустив глаза, и слушая похвалы своей красоте. Он полагал искренне, что не заслуживает подобных похвал.
Вот они въехали в город. Медленно продвигалась повозка. Андреас по-прежнему не поднимал глаз и мельком видел какие-то высокие строения и множество людей в пестрых нарядных одеждах.
— Процессия!..
— Процессия!.. — вдруг раздалось.
Андреас почувствовал любопытство и поднял глаза.
Но он не мог ничего воспринять, кроме этого ощущения многоцветного и даже драгоценного великолепия, которое сочеталось почему-то с этим томительным, мучительным жаром. Слепило глаза этими странными разноцветными искрами. И вот возникло ощущение боли в голове — в висках, в затылке, в переносице… Такая боль уже была… когда-то… и в этой и в прежней его жизни… И, значит, у него была какая-то еще прежняя жизнь… И что-то еще было…
Но это великолепие движущейся процессии давило его сознанием шумным своим жаром и он не мог сосредоточиться…
И вдруг явилось ослепительное зрелище колесницы, сверкающей золотом, и на колеснице — фараон, стройный и смуглый, широкоплечий, в ослепительно белом переднике, с этим сверкающим на шее ожерельем из золотых пластин; и на голове золотая корона с этими продольными серебряными полосами, украшенная змейкой из лазурита, и глаза у этой змейки — рубиновые…
Оглушительные приветственные клики раздались… Все усиливалось ощущение жара…
Фараон положил руку на плечо женщины, что стояла рядом с ним на колеснице. И эта женщина вся была в золоте и драгоценных камнях, и черные волосы ее лоснистые сияли, и лицо и глаза сверкали разными красками; черным для век и бровей и ресниц, и белилами и румянами для щек и гладкого лба, и золотой пыльцой на веках… И блистали золотые цветы и звезды ожерелий ее и подвесок…
И люди начали приветствовать ее, называя ее «великой достойнейшей».
— Почему эту женщину так называют? — тихо спросил Андреас, наклонившись к отцу.
— Потому, что она — любимая наложница фараона, — так же тихо ответил отец.
* * *На следующий день должно было совершиться великое и торжественное жертвоприношение. В большом храме должны были принести в жертву священного быка. Долго искали его по всему царству фараона. Ведь на нем должны были быть ясно обозначены священные знаки: шкура у него должна была быть гладкая, черная; на лбу — одно белоснежное пятнышко, словно звездочка; на хвосте — две прядки — черная и белая; и под языком — еще одно пятнышко, наподобие скарабея, священного жука.
Андреас и его отец заночевали на окраине города в одной бедной гостинице. Они заплатили за комнату и лежали тихо на кроватях, прикрывшись легкими одеялами. Ночь была жаркая и потому не спалось. Внезапно Андреас очнулся встревоженно от легкой дремоты, которая уже начала было одолевать его…
«Но ведь священного быка нельзя убивать, нельзя приносить в жертву! — вдруг подумал Андреас. — Почему же все говорят о торжественном жертвоприношении? Что это все значит? И откуда у меня это мучительное и тревожное чувство, будто это мне грозит опасность… Ах, если бы отец утешил меня!.. Но я ничего не буду говорить ему, не хочу тревожить старика…»
Андреас снова лег и вдруг почувствовал ясно, что у него была какая-то прежняя жизнь. Она была прежняя, но должна была быть будущей. Но почему-то была прежней. Или она просто распалась, разошлась на две половины и вместила между ними эту его теперешнюю жизнь?.. Он не понимал… И в той жизни важен для него был не отец… А кто же?.. Он вдруг ясно осознал: мать!.. Но он не помнил, совсем не помнил, какая она была. Только смутно припоминал, что с ней было связано каменное изображение девственной богини… Что это было?.. Или она сама была богиней, а он, Андреас, в детстве той своей жизни был богом?.. Но вдруг подобные мысли показались ему кощунством… После начало все путаться, мешаться, заплетаться в его сознании… Он уснул…
* * *Проснулся он, потому что отец осторожно тряс его за плечо. Андреас раскрыл глаза и увидел наклонившееся над ним растерянное лицо старика.
— Вставай, вставай, — говорил отец. И голос у него был какой-то испуганный.
— Что случилось? — спросил Андреас. — Ты боишься чего-то?
А, между тем, сам уже чувствовал, как его охватывает мучительный, томительный страх. Ему казалось, что вот таким бывает предсмертный ужас. Вот так пугались козы, которых должны были заколоть; и трава, которую он срывал на корм козам и коровам, пугалась так…
— За тобой пришли, — отец говорил растерянно и смущенно. Казалось, будто случилось что-то такое, чему отец должен был бы радоваться. Но отец не радовался; и сам смущался этой своей нерадостности…
Андреас вдруг легко понял, что отец не хочет отпускать его, но не отпустить нельзя; отец боится противиться кому-то, сильному своей властью…
Но Андреас уже знал, кто посылает за ним. Он не мог бы сказать в точности, что же произойдет; но ощутил вдруг остро и как то странно восторженно свою обреченность; охватила его какая-то восторженная возбужденность безысходности. Бездна обреченности и отчаяния раскрылась и была прекрасна, как всякая бездна.
Андреас сидел на постели.
— Посланные ждут, — шептал отец, низко наклоняясь к нему, отец уже немного успокоился. И Андреас казался отцу спокойным. — Посланные ждут за дверью, внизу, — сказал отец. — Видно, вчера тебя приметил… — отец на миг поднял глаза к потолочным балкам, не решаясь назвать фараона. — Поведут тебя на торжественное жертвоприношение священного быка. Ты будешь там, в большом храме…