Батальон смерти - Игорь Родин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставаться надолго гостьей в Москве в те дни начала марта 1918 года было неудобно. Степан жил отдельно от родителей, поскольку серьезно расходился с ними в оценке политической ситуации. Семья состояла тогда из Дарьи Максимовны, ее мужа и их младшего сына. Дочь Тонечка была замужем и жила отдельно. Трое Васильевых получали в день один фунт и восьмушку хлеба! Недельная норма мяса составляла полтора фунта. Поэтому я быстро сообразила, какой обузой стану для семьи. Но я никак не могла решить, куда идти и что делать. Васильевы предложили купить билет домой, но тот документ, что мне выдали в солдатской секции, сам по себе заменял билет.
Я вспомнила, что некоторых из девушек, покалеченных на фронте, отправили в Москву и поселили в доме инвалидов. Захотелось повидать их, и я пешком отправилась на поиски. Добравшись до дома инвалидов, я заметила на улице перед зданием толпу, состоявшую в основном из солдат, которые с возмущением что-то обсуждали. Подойдя ближе, увидела увечных солдат, валявшихся на земле у фасада дома. Некоторые из них были без ног, другие – без рук.
Мне объяснили, что большевистские власти выкинули сотни солдат-калек на улицу. Многие из них, включая и моих девушек, уже покинули дом инвалидов: некоторые разбрелись по городу, прося милостыню, других подобрали сердобольные люди и общества призрения. Однако значительная часть калек еще оставалась здесь: они плакали, проклинали Ленина и Троцкого и просили у прохожих дать им пищу и приют. От этой душераздирающей картины у меня защемило сердце. Распоряжение было настолько жестоким и бессердечным, что у меня кровь кипела от негодования. Подобные методы принуждения и насилия новые власти распространяли, очевидно, во имя сохранения режима насилия. И этот акт произвола никак не мог оправдать заявление правительства, что здание потребовалось для каких-то других целей.
Толпа насчитывала сотни две солдат, и я остановилась послушать ораторов. Они собрались, привлеченные жалобными криками и стонами изгнанных из дома инвалидов. То, что рассказывали солдаты, было для меня просто откровением. В их сердцах накопилась ненависть к режиму Ленина и Троцкого. Я провела там несколько часов, переходя от одной группы солдат к другой, время от времени включаясь в дискуссию.
– Вот видите, что́ вы сами же натворили. Вы зверски калечили и убивали своих офицеров. Отступились от Бога и стали рушить церкви. Вот вам и результат, – примерно так говорила я солдатам, и они отвечали мне:
– Мы думали, что, когда сбросим офицеров и богатеев, получим вдоволь хлеба и земли. Но теперь фабрики и заводы стоят и нет работы. Красногвардейцы, бо́льшая часть которых – это пьяницы и уголовники, устраивают настоящий террор. А если среди них и оказывается какой честный солдат, то он идет туда, чтобы избежать нищеты и голодной смерти. Когда же мы требуем справедливого суда и честного разбирательства, нас эти красные палачи расстреливают. А тем временем германцы продвигаются по России, и никого не посылают воевать с ними, с нашими истинными врагами.
Услышав эти слова, я перекрестилась, поблагодарив Господа за глубокие перемены в умонастроениях народа.
Толпа шумела, бурлила и становилась настолько неуправляемой, что были оповещены власти. Они прислали отряд красногвардейцев для разгона собравшихся. Солдаты прибыли внезапно и залпами в воздух рассеяли толпу. Группа из десяти солдат вместе со мной бросилась в соседний двор и продолжила разговор за воротами.
– Видите, чего вы добились?! Будь у вас оружие, вы, наверно, не допустили бы, чтобы с вами так обращались. Они заставили вас сдать оружие, а теперь притесняют и издеваются над вами больше, чем при царе. Вы когда-нибудь слышали, чтобы при старом режиме выбрасывали на улицу инвалидов? – спрашивала я.
– Конечно, нас предали. Теперь это ясно. Германцы забирают весь наш хлеб, захватывают нашу землю и разрушают нашу страну, требуют себе весь капитал и все богатства нашей страны. Нас предали, – соглашались некоторые солдаты.
– Ну вот, вы и начинаете прозревать!
– Да-да, теперь все ясно, – заявил один из солдат. – Месяц назад я бы с тобой и говорить не стал. Я тогда был председателем местного Совета. Но теперь понимаю, что все это значит. Нас арестовывают, обыскивают, грабят, терроризируют наемники Красной гвардии. Я бы сейчас и сам застрелил Ленина и Троцкого за такое жестокое издевательство над инвалидами. Месяц назад я был дураком, но теперь вижу, что ошибался, не веря вам и другим противникам большевиков. Такие, как вы, не враги народа, а его друзья.
В компании нескольких солдат я ушла оттуда. Один из них сообщил, что видел девушку из моего батальона. Ее выбросили из дома инвалидов, и она просила подаяния. Сердце заныло от этой мысли, но я и сама оказалась без всяких средств к существованию. Что я могла бы сделать для нее? Мы подошли к храму Христа Спасителя, и я вспомнила о своей клятве отслужить молебен в ознаменование моего чудесного избавления от смерти.
Я распрощалась с попутчиками и вошла в храм. Там было около пятисот или шестисот человек. Кажется, как раз в тот самый день обнародовали декрет об отделении церкви от государства. И все благочестивые прихожане пришли сюда, дабы получить причастие.
Я подошла к ризнице и, обратившись к дьякону, рассказала ему о том чуде, которое было ниспослано мне, и о той клятве, которую я дала Господу. Не устыдилась при этом упомянуть, что не имею за душой ни гроша и не могу уплатить за службу. По завершении обряда причастия священник объявил:
– Только что сюда пришла добрая христианка, много страдавшая за наше Отечество. Имя этой женщины широко известно в стране. Чудо спасло ее в самый отчаянный момент перед казнью. Господь услышал ее молитвы и послал ей во избавление старого друга, которому она спасла однажды жизнь. Казнь отложили. Она снова молилась Господу и услыхала глас Божий и пророческие слова о том, что жизнь ее будет спасена. Она поклялась тогда отслужить молебен в этом храме в случае, если ее выпустят на свободу. Господь милостиво даровал ей свободу, и теперь она здесь, чтобы исполнить свой обет.
Священник тут же попросил дьякона подвести меня к алтарю. Когда я подошла туда, раздались приглушенные восклицания прихожан:
– Господи! Да ведь это же Бочкарева!
Были зажжены свечи, и в течение пятнадцати минут читались благодарственные молитвы Господу, возвеличивающие и славящие имя Его.
Я возвращалась к Васильевым на трамвае. В вагоне было много солдат. Их разговоры утешали и вселяли надежду.
– Хороши наши дела, нечего сказать. Германцы подходят все ближе и ближе, а здесь хватают и расстреливают людей! – рассуждали солдаты. – Почему же они своих красногвардейцев не посылают, чтобы сдержать неприятеля? Выходит, нас продали германцам?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});