Иван III - Николай Борисов

Псковский полк, во главе которого стояли сын московского наместника князь Василий Федорович Шуйский и посадник Тимофей Власьевич, выступил на Новгород 10 июля 1471 года. Полагают, что в его рядах было около 10 тысяч человек (54, 150). Через два дня псковичи уже вступили в новгородские земли и принялись их разорять. Кажется, не обошлось и без крайних жестокостей, которыми отмечена была вся новгородская кампания 1471 года. Повествуя об этой войне, летописец замечает: «…не бывала на них (новгородцах. — Н. Б.) такова война, и как земля их стала» (31, 291). Псковичи во главе со своим молодым московским воеводой, «начаша новогородские места грабити и жещи и люди сечи и, в хоромы запирая, жечи» (31, 290). При этом они все же неуклонно продвигались на восток, к Новгороду, откуда уже шла неведомая им погибель — 40 тысяч горевших жаждой мести новгородцев в тяжелых прадедовских доспехах.

На встречу с псковичами — хотя с другими намерениями — спешил и бравый Холмский со своими 5 тысячами всадников (31, 289). Кажется, у князя слегка кружилась голова от стремительных поворотов колеса Фортуны…

Но вот впереди блеснула отсветом железа полноводная река. То была знаменитая Соленая река — Солонь, а в «шепелявом» псковском произношении — Шолонь или Шелонь. Две с лишним сотни верст петляет она среди лесов и болот Новгородской и Псковской земли, бережно собирая в себя всякую водяную мелочь, чтобы потом вполне пристойной рекой выплеснуть свою волну в голубую чашу бескрайнего Ильменя. По берегам ее издавна известны были источники с похожей по вкусу на слезы горьковато-соленой водой. Теперь Шел они суждено было и вправду стать «рекою слез»…

Продвигаясь по правому берегу Шелони в поисках удобного места для переправы, москвичи, немного не доходя до местечка Сольцы (нынешний районный центр Новгородской области), с изумлением обнаружили на другом берегу идущее в ту же сторону огромное новгородское войско. Источники называют его численность — около 40 тысяч человек (31, 289). Вероятно, эта цифра изрядно преувеличена слухами. И все же нет сомнения, что новгородцев было гораздо больше, чем москвичей. Войско Василия Казимира и Дмитрия Борецкого послано было против псковичей. Однако вместо увлекшихся грабежом и сожжением мирных волостей псковичей новгородские воеводы натолкнулись на московскую рать.

Конечно, случись на месте новгородцев, например, татары — московские воеводы проявили бы больше осмотрительности. Однако три блестящие победы над новгородскими полками, одержанные чуть ли не в один день, не только воодушевили москвичей, но и открыли Холмскому важную истину: боеспособность новгородского воинства была столь низка, что оно не выдерживало первого стремительного натиска московской конницы. Сказалось и то, что новгородцы имели опыт сражений только с тяжеловооруженной рыцарской конницей и пешими ливонскими латниками. А москвичи давали им жестокие уроки нового, «московского боя» — со стремительной и маневренной конницей, степной ловкостью в седле, меткой и быстрой стрельбой из лука, устрашением неприятеля диким криком несущейся вперед лавины всадников.

Московские книжники весьма скупо сообщают подробности шелонского сражения. Им они просто не нужны. В их описаниях господствует окрашенный московским патриотизмом провиденциальный взгляд на события.

Наиболее последовательно этот взгляд выразил неизвестный автор обширного трактата о новгородской войне 1471 года, озаглавленного «Словеса избранна от святых писаний…». Его главная идея состоит в том, что победа над «гордыми мужами новгородскими» дарована великому князю Ивану небесными силами за его добродетели. Появление такого замечательного правителя, как Иван, — признак долгожданной милости Божией к Русской земле. «Аще бо кая земля управится пред Богом, то поставляет ей князя благочестива и правдива, добре сматряющи своего си царства и управляюща землю, и любяще суд и правду» (38, 149).

Псковская летопись начисто лишена московской риторики и патетики. Она до крайности проста и бесхитростна. Однако крайности сходятся. И псковский летописец, подобно своему московскому собрату, изображает дело в нескольких словах: новгородцы «наехаша на Шолони силу московскую князя Данилья (Холмского. — Н. Б.), едут с ними поровну об онъ пол реки, и не дошедше Мустца и Солци, и вергошася москвици с берега в реку Дрянь, и прегнавше Дрянь реку, и ударишася на них, и победиша их…» (41, 182). Историческая битва на Шелони, важнейший момент в истории складывания Московского государства, плаха новгородской свободы — и все это в глазах невозмутимого псковича не более чем стычка на реке Дрянь… Слабым утешением историку остается многозначительная обмолвка летописца о том, что он знает о событиях гораздо больше, чем пишет: «Сия бо написано бысть от многаго мало…» (41, 185).

На фоне безбрежного московского славословия и столь же безбрежного псковского безразличия краткий меланхолический рассказ о войне 1471 года в новгородской летописи смотрится настоящим шедевром (12, 404–409). Он сохранил живые черты события, столь драгоценные для тех, кто ищет тепло под пеплом истории.

Итак, расставив по местам все, что может претендовать хоть на какое-то место, мы получаем примерно следующую картину.

Сражение на Шелони произошло «нуля 14 в неделю по рану (ранним утром. — Н. Б.), святаго апостола Акилы» (31, 289). Противники обнаружили друг друга еще накануне, в субботу 13 июля, однако не начали боевых действий из-за позднего времени — «бе бо уже вечер» (30, 190). Они остановились на ночлег на разных берегах реки. За ночь москвичи, вероятно, подготовились к стремительному форсированию Шелони (разведали отмели, изготовили плавучие средства). Рано утром Холмский первым начал переправу. Очевидно, и здесь москвичам пригодилась татарская выучка: умение быстро преодолевать водные препятствия на надутых кожаных бурдюках. Понятно, что, отправляясь на войну в изобиловавшую реками и озерами Новгородскую землю, москвичи прихватили с собой достаточное количество этих нехитрых приспособлений.

Многократное численное превосходство противника почти не оставляло Холмскому шансов на победу. Но князь Данила был выдающимся полководцем, умевшим находить выход из трудных положений. Его план состоял в том, чтобы хитростью разделить новгородское войско на несколько обособленных частей и затем уничтожить их поодиночке. С этой целью передовые отряды московского войска переправились через Шелонь и вступили в бой с противником. Вскоре они были оттеснены обратно к реке. В пылу преследования новгородские полки в беспорядке стали переправляться через Шелонь и какой-то ее небольшой правый пртиок, который псковский летописец назвал «речкой Дрянь». Именно этого и добивался Холмский. На правом берегу новгородцев уже ждала основная часть московских сил. Вначале на смешавшихся в кучу новгородских ратников обрушилась туча стрел. Москвичи били главным образом в лошадей. Раненые животные стали метаться, усиливая смятение в рядах новгородцев. Наконец, по знаку Холмского из засады на поле высыпал отряд татар.