Грааль никому не служит - Андрей Басирин

Рунарх. Друг автоматов.

Мёртвый.

Эскулап защёлкал, нейтрализуя гормоны, что щедро выплёскивали в кровь железы внутренней секреции. Земные схемы поведения на чужих планетах не годятся. Бегство при встрече с опасностью наверняка означает гибель исследователя. Поэтому автоматика «упыря» действует так, чтобы в критической ситуации человек не терял головы.

Я дважды сжал пальцы. Первое сжатие – активизация кобуры, второе – пистолет в ладонь. Тахиоприцел ощупал коридор.

Ничего. Пусто.

Стараясь не оглядываться, я двинулся к маяку. Сенсоры костюма работали так, чтобы проецировать обстановку за моей спиной на кожу затылка. Если картинка изменится, я почувствую давление. Но пока что всё спокойно.

«Срединник, ты что, спишь там? – ворвался в уши недовольный голос Хаалы. – Почему молчишь?»

«У меня всё в порядке. Возвращаюсь», – отозвался я. Поднявшись на поверхность, я уселся на камень и долго молчал. Монахиня ждала. Наконец терпение её иссякло.

– Ну что там, срединник?

– Ничего. Возвращаемся на катер, там посмотрим.

– Слава богу, – не сдержал вздоха облегчения Альберт. – На катер.

Не знаю, как он умудрялся горбиться в экзоскелете, но у него получалось. Полегче с ними надо… Всё-таки у меня в компании не экзоразведчики, асы дальнего космоса, а обычные люди. Даже со скидкой на их природу.

Обратный путь оказался тяжелее, чем дорога к горе. Да, нести надо было меньше, и с «упырями» мы освоились, но часы, проведённые в зоне безразличия, сделали своё дело. Мы едва передвигали ноги. Наши экзоскелеты, чуя состояние хозяев, двигались замедленно. Когда визоры «упырей» зафиксировали спрятанный во льдах катер, никто даже не обрадовался.

На борту я ещё раз объяснил, как снимать-надевать костюм. К моему удивлению Альберт повторил процедуру, ни разу не ошибившись. Хорошо, завтра посмотрим. Я раздал пайки, а сам запустил обработку записи, сделанной в пещере. Мы уютно расположились в креслах и принялись хлебать горячий фасолевый супчик.

– Хм… – пробормотал Альберт. – Бобовые лепёшки под соевым соусом… Гороховый кисель. Они что, вегетарианцы?

– Не совсем. Чувствуешь, что-то хрустит на зубах? Это мясо.

На меня посмотрели с подозрением:

– Это шутка?

– Никаких шуток. Лионесцы отличные фермеры. Но животноводство у них подкачало. Поэтому они не используют пестицидов, а собирают вредителей руками. Саранчу потом перерабатывают на мясную пасту.

Лицо Хаалы приобрело нежно-зелёный оттенок. Она отставила банку в сторону.

– Другого ничего нет, – предупредил я. – Вино будешь?

Вина монахиня выпила. Видимо, её религия не запрещала. На вкус оно напоминало густой шоколадный ликёр, и это естественно: гнали-то его из бобов какао. Меня всегда удивляла страсть лионесцев к приторным напиткам. В других культурах – на Земле, Казе – сладкие вина считаются женскими. На Лионессе наоборот: громила в шрамах и наколках будет пить ликёр. А вот женщины, наоборот, предпочитают коньяк.

Терминал выдал оранжевый огонёк. Обработка записи закончилась. Можно было начинать просмотр. Я приложился к фляжке с вином. В нос шибануло мускатом и корицей, напоминая нечто полузабытое из детства. Тёплая волна пошла по телу, расслабляя уставшие мышцы. Я включил воспроизведение и откинулся в кресле. Хорошо…

Перед глазами замелькали знакомые ледяные коридоры.

Пещера оказалась крупнее, чем я думал. Прибор ночного видения выхватывает из темноты лишь самое основное. Всё остальное можно узнать, лишь просмотрев реконструкцию записи. Я менял виртуальные источники освещения, приближал и удалял картинку, рассматривал сколы камня при большом увеличении. Как я и ожидал, мёртвого лица на реконструкции не оказалось. У меня попросту сдали нервы.

– В жуткое место ты нас привёл, – сказала монахиня. – А куда ведёт ход?

– Это нам придётся выяснить. Советую поспать хорошенько: завтра будет тяжёлый день.

Тяжёлому дню предшествовала тяжёлая ночь. Мне впервые за последние недели снился Лангедок. Точнее – санблок. Я плыл в облаках пара, среди измученных рунари. Не помню, о чём я просил их. О любви? Прощении? Понимании? Рунари шарахались от меня, словно от прокажённого. В клубах пара мелькнуло отчаянное лицо Весенней Онхи – пустое, ветхое, словно разодранный мешок.

А потом я безо всякого перехода оказался в пещере. Пещера эта одновременно была трубчатым холмом – местом для ночлега. Я стоял у подножия, не зная, куда податься. Все трубы были заняты; в каждой лежал полупереваренный мертвец. Они не пускали меня – ведь я‑то всё ещё был жив.

Когда я проснулся, сердце бешено колотилось. В катере стояла духота – кондиционер почему-то не работал. Я поднёс к лицу руку с часами. На циферблате высветилось 15:83. Несколько секунд я тупо смотрел на эти цифры, а потом до меня дошло. Конечно, по корабельному времени «Красотки Игрейн» стоит глубокая ночь. Я проспал всего часа три.

Терминал пилота горел приглушённым золотистым светом. Рядом сгорбилась тёмная фигура. Альберт просматривал сделанную в пещере запись. Он так увлёкся, что не заметил, как я подошёл.

– Не спится, парень? – Я положил руку ему на плечо. Альберт вздрогнул:

– Андрей?! Фу, напугал…

– Извини, – я уселся в соседнее кресло. – Полуночничаешь?

Он отвёл взгляд:

– Да… Дурь всякая снится. Я рунархов видел… новых… Мёртвыми.

Мы оба замолчали. По негласному уговору мы избегали обсуждать эту тему.

– Я вот что не понимаю… – первым нарушил он молчание. – Видишь стену? – кивнул на экран.

– Вижу.

Он погладил пальцем рычажок прокрутки. Стена чуть отодвинулась, повернулась. Интересно, когда он успел так наловчиться в обращении с виртуальной камерой?

– А теперь с этого ракурса.

Хаотичные буро-зелёные пятна слились воедино. Из них проступило лицо: на нас скорбно смотрел Джиттоля.

– А вот ещё. И ещё…

Камера металась по пещере, выхватывая изображения. Словно на картинке из старинного журнала. «Найди спрятавшихся здесь людей». Мертвецы были нарисованы, вырублены в камне, составлены из осколков камней. Золотистая Вери, Велиаджассен, капитан Ламберт… Изодранное лицо Дэна.

Иртанетта.

– Вот она. Видишь? – проговорил Альберт, с отчаянием глядя на меня. – Ну почему, откуда? Не было её здесь! Не было!

Я вновь проснулся. Боль оседала в сердце, не давая вздохнуть. Я поднёс к глазам часы. 2:38, третий час стандарт-ночи. Выждав на всякий случай немного, вновь глянул на экранчик. Цифры не изменились. Значит, на этот раз я не сплю.

Я осторожно поднялся и направился к пилотскому креслу. Послышалось сонное бормотание, вздох. Моим спутникам тоже приходилось несладко. Альберт скулил, Хаала плакала, бормоча незнакомые слова. Мёртвый язык, нам рассказывали о нём в школе. На Крещенском Вечерке, говорят, он в ходу.