Завораш (СИ) - Галиновский Александр

Дагал не мог этого знать, но в этот момент паразит от активного наступления перешёл к обустройству своей новой среды обитания. По всему телу Оша появились крючки и шипы, которые позволили ему закрепиться внутри тела. Одни были достаточно большими, чтобы проткнуть внутренние органы, другие — совсем микроскопическими, меньше волоска.

Встав на четвереньки, Дагал принялся отплёвываться. Вскоре перед ним образовалась лужа крови вперемешку со слюной. Затем он сунул пальцы в рот, ощущая сломанные зубы и искалеченный, распухший язык. Кончики пальцев проникли в гортань, вызывая рвоту.

Когда Дагала вырвало, он принялся разгребать неприятное на вид месиво — в поисках паразита. Однако нашёл лишь сгустки темной крови вперемешку с остатками пищи и ни малейшего следа чего-то постороннего.

Голова по-прежнему кружилась, кислорода не хватало. Чтобы не проскользнуло внутрь его тела, освободиться от этого вряд ли удастся так просто.

Ещё некоторое время Дагал пытался отдышаться. Затем постарался привести себя в порядок. Подобрал кинжал и сунул его в ножны, не забыв накинуть злосчастную петельку. Язык продолжал кровоточить.

С собой у него не было зеркала, но он и без того знал, что выглядит ужасно. Выбитые зубы дополняли картину. И все же ему удалось кое-как встать на ноги и пригладить растрёпанные волосы. Оба его голоса хранили молчание… А потом тот, кого называли Манзагеррашу Дагал, глава тайной службы и второй наиболее влиятельный человек после номарха Завораша просто перестал быть собой. Он стал… кем-то другим.

ЧАСТЬ III ПО КАТАКОМБАМ

Если у нас нет глубин, какие у нас могут быть высоты?

Карл Густав Юнг

Смерть столь отвратительна, что ни один из нас не в состоянии смотреть на её приближение без ужаса.

Жорж Санд

«Добросовестно сделанный идол не завершён, когда завершена его внешняя форма и черты. В полость тела нужно положить мешочки из белого и красного шелка, изображающие внутренности человека, а также свёртки с драгоценными и таинственными веществами. Затем вводят и замуровывают живое животное, например, многоножку или мышь — чтобы оживить образ. Глаза остаются пустыми до тех пор, пока божество не будет помещено в положение, которое оно собирается занять в храме. Затем закрашиваются зрачки, и процесс обоготворения или обожествления завершается.»

Чарльз Эллиот, «Письма с Дальнего Востока»

Путь по катакомбам занял гораздо больше времени. Телобан просто бежал, не разбирая дороги, не замечая ничего вокруг, пропуская повороты и всё больше запутываясь в лабиринте переходов, тоннелей и тупиков под проклятым Заворашем. Раньше он презирал в этом городе всё: от жары, которая ослабляла не только тело, но и мозг, делая людей глупыми и медлительными, до напыщенных самодовольных глупцов — здешних обитателей. Теперь он ненавидел этот город всей душой.

Кем было закованное в цепи существо? Как давно оно находилось в заточении? И почему?

Все эти вопросы не давали Телобану покоя. Он давно изорвал одежду, потерял половину вещей и полностью утратил способность ориентироваться. Но это и не было нужно. Больше всего сейчас Телобан хотел оказаться подальше от крипты. Всё равно где, главное — как можно дальше.

Что он только что видел? Чему явился свидетелем?

И ещё: кем были все эти люди?

Телобан чувствовал, что прикоснулся к чему-то важному. Из его головы по-прежнему не шёл монстр и те видения, которые сопровождали их сражение. Казалось бы, все это могло привидеться Телобану, однако горло по-прежнему болело, руки хранили следы от шипов, а все перенесённое Телобаном в глубине его сознания странным образом отпечаталось на его теле.

Сумасшедший бег подошёл к концу, когда сил почти не осталось. В лёгких совсем не было воздуха, и Телобан не знал, дышал ли все то время, что нёсся темными переходами.

В этих коридорах он был впервые. Где-то негромко капала вода, а в остальном вокруг царила тишина. Даже звук его собственных шагов, шорох одежды, дыхание — все казалось Телобану каким-то далёким, приглушенным.

По пути он то дело останавливался и сплёвывал перемешанные сгустки крови. В скудном свете тоннелей эти плевки казались черными.

Спустя некоторое время к нему вернулось самообладание. Он даже устроился на каком-то выступе, сложенном из старого, изъеденного временем кирпича, и принялся подсчитывать потери. Вернуться в монастырь он мог и в таком виде, просто рассказав небылицу о том, что его пытались ограбить (здесь Телобан невольно усмехнулся: в некотором смысле так и было, ведь червь, живущий внутри крылатого, пытался похитить его тело). После этого его мысли перешли к более важным вещам. Первое: с чем ему пришлось столкнуться? Второе: что ему теперь с этим всем делать. И, наконец, третье: как произошедшее можно использовать в своих целях? Похоже, та цель, что не успела толком оформиться до настоящего времени, наконец обрела черты. И на этот раз Телобан был уверен: что-то привело его не только к этому дому, но и через океан. А значит, в убийствах архонтов был смысл. Не то чтобы он нуждался в утешении, а тем более — в самоутешении, просто от этой мысли веяло душевным спокойствием, так необходимым ему в этот момент.

Бог есть вершина, было написано у него над кроватью. А что, если вершина — это не сам бог, а человек, стремящийся стать равным богу?

Никогда ещё Телобан не размышлял ни о чём подобном. И здесь, на этих холодных кирпичах все вокруг вдруг показалось ему цельным и логичным, как если бы творящийся вокруг Хаос вдруг собрался в стройные цепочки, из которых можно было составить все что угодно. Как будто из тысяч и тысяч отдельных слов явилась целая книга, как та, которую Телобан собирал всё это время. Ведь в этой книге можно было отыскать ответ на любой вопрос, в любом месте, в любое время.

***

В одной из ниш, в былые времена предназначавшихся для хранения лампового масла и инструмента, Телобан отыскал обломок топора на чудом сохранившемся древке. Несколько раз взмахнув им в воздухе, он пришёл к выводу, что даже такое оружие лучше, чем ничего.

Несмотря на то, что всю дорогу ему пришлось бежать и на то, что на поверхности круглые сутки царила жара, внизу было холодно. В Замке Телобана и других учеников учили переносить и не такое, но холод уже начал доставлять ему дискомфорт. Поэтому, как только его сердцебиение пришло в норму, и кожа стала покрываться пупырышками, настала очередь двигаться дальше.

Но — куда?

Телобан огляделся. То немногое, что можно было разглядеть в темноте, говорило о том, что это была очень старая часть города. Само по себе данное обстоятельство не играло никакой роли, за исключением очень важного момента: в таких древних катакомбах всегда существовала опасность обрушений, одни её тоннели постепенно ветшали и осыпались, другие появлялись там, где земля проваливалась.

Телобан прислушался. Обычно в туннелях под городом были хорошо слышны звуки внешнего мира: шум волн, если ты оказывался где-то неподалёку от порта, ропот многолюдной толпы и выкрики продавцов, если дело происходило в районе городского рынка. Теперь же он не слышал ничего. Поднятый взгляд упирался в сводчатый потолок, поросший зелёной плесенью, которая слабо светилась. Не сказать, чтобы света хватало, но Телобан был благодарен судьбе и за это.

Он соскользнул с насеста, нисколько не заботясь о том, что наделал шершавым камнем новых дырок в штанах, и двинулся дальше. К счастью, коридор здесь был прямым, не расходился в стороны, так что особенно размышлять не пришлось.

Некоторое время Телобан шёл по щиколотку в воде. Туннели по большей части были затоплены или же пребывали в постоянной сырости. Вода во многих из них появлялась с выпадением на поверхности осадков и уходила спустя несколько часов или дней. Однако, пройдя несколько шагов, он провалился в воду сначала по колено, а затем и по пояс. Ещё через полдесятка шагов ему пришлось балансировать, вытянув руки в стороны, поскольку он провалился уже по грудь.