Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

4. Чем агитация отличается от пропаганды, а социализм от капитализма?

5. И если всерьез, то кем, вы думаете, реально мог стать пьяный коммунистический заведующий в новом российском социуме?

— Очень люблю слово креатив. В нем чувствуется безграничный кретинический позитив.

— Как на картине «Встреча с кретином в Альпах», которая так нравилась Ивану Бунину.

— Пусть всё будет креативненько!

— Надо бы креативу подбавить, робяты…

— Мне на шею бросается век-креатив…

— Да вы, батенька, совсем отупели! Примите креативу, любезный!

— О, боги! Дайте мне креативу!

Один человек креативныйНастолько был очень противный…

Дальше не знаю, как закончить этот лимерик.

— Оно бы, конечно, к «креативному» неплохо бы еще словцо «человечек» прибавить, тоже из разряда «мерзотненьких». «Ты скажи, дорогой человечек». Или: «Тут к тебе один наш человечек подскочит».

Один мужичок креативныйБыл с детства ужасно противный —Невинных овечекСъедал человечекИ был чрезвычайно активный.

— Креативненькие человечки рекультивируют страну через инновационные проектики и нанотехнологийку. Еще будет стыдно тем, кто глумится сейчас над великими наноизобретателями Грызловым и Петриком.

— Слова «креатив» и «гламур» вызывают у меня одинаково рвотную реакцию. А вчера я получил подтверждение этой ассоциации — одна гламурная грузинка, состоящая на службе у наших государственных агитаторов и пропагондонов, выдала замечательный креатив о том, что вдова Грибоедова Нина Чавчавадзе (1812–1857) была дочерью великого грузинского поэта и общественного деятеля Илии Чавчавадзе (1837–1907), то есть родилась от него за 25 лет до его рождения. Над ее эрудицией теперь смеется вся Грузия, где даже малые дети знают, кто такой Илья Чавчавадзе, который был канонизирован Грузинской православной церковью как святой Илья Праведный. Мне все это напомнило случай в Израиле, когда один пожилой еврей из новых, услыхав про улицу имени лидера сионизма Жаботинского, радостно воскликнул: «Та то ж наш хлопец, с Запорожья, аж самого Власова победил!»

— Жаботинский — это не слабо. Власов, впрочем, тоже однофамилец. В Москве была и есть улица под названием «улица АРХИТЕКТОРА Власова». Чтоб простой человек ненароком не перепутал.

— Не знаю, кто в начале шестидесятых придумал кампанию против тунеядства, которая, как и любая кампанейщина, обернулась пшиком и вскоре заглохла. Наверное, кто-то «креативный» из подчиненных идеолога Суслова. Тунеядцев высылали на Север, в Сибирь. Под эту раздачу попал Бродский — если ты творишь вне творческого союза, то ты презренный тунеядец и антиобщественная личность.

— Креатив и гламур за Республику.Наш девиз боевой — трахать публику.

— Не люблю этих слов, креатив и гламур, не понимаю. Мне кажется, они ничего вообще не означают. Из всего современного сленга мне нравится только словечко илитарный.

— «Треды, повествующие о способах получения инвайта в разные псевдоилитарные сообщества, начинают напрягать». Нравится?

— «Илитарная элита»: Канделаки, Собчак, Галкин, Малахов, Дибров, Федя Бондарчук с лысой башкой.

— В 1965 году я был на практике под Ачинском Красноярского края, там полно было сосланных питерских, московских «тунеядцев» и фарцовщиков. Прямо нужно сказать, не все они писали стихи.

— Жены сажали постылых мужей «за тунеядство», а потом с ними разводились и оттяпывали их квартиры. Такова была изначальная биография множества бичей. Ну и, конечно же, закон о тунеядстве — мощный рычаг для управления интеллигенцией вшивой, которая что-то там вякает.

— Водку ночью в СССР всегда можно было купить у таксистов, а закусить у них же в таксопарке, в круглосуточных шоферских буфетах. В 5-м парке, под Краснохолмским мостом г. Москвы — иногда даже и сардельками.

— Вот еще одна изумительная единица новояза — мониторинг. Говорят и пишут даже — мы мониторим, наша организация мониторит.

— А чем словосочетание «регламент, товарищи» было лучше?

— Я дипломированный журналист и PR-специалист, поэтому мне очень смешно слышать «креатив», «пиар», «пиарятся» и т. д. от всех кому не лень. Это слова-паразиты, если они не касаются узкой прослойки специалистов.

— Я в СССР был маленький, ночью спал после сказки «Спокойной ночи, малыши», поэтому не знаю, где тогда можно было достать выпивку.

— Агитация от пропаганды и социализм от капитализма не отличаются ничем. Все одно — наверху людоеды. Да здравствуют анархия, сапатизм и маленькие самоорганизующиеся общины. Сапатизм — это то, что в Мексике в ряде районов. Живут люди без центрального правительства и не парятся.

— Мне в этом смысле интересно было сейчас в Италии. Там в маленьком тосканском городке Лукка 13 самоуправляющихся коммун, и все они ревностно относятся друг другу, соревнуются, чтобы ухватить как можно больше денег из городского бюджета. Вот почему там на выборах ДЕЙСТВИТЕЛЬНО 99-процентная явка. Выберешь идиота, потерпишь убыток.

— Как раз те, что были «на идеологии», заправляли пропагандой и агитацией и оказались самыми шустрыми. Стали крупными чиновниками, бизнесменами. Это те, кому повезло, кого не убили в «переходный период» или не посадили, как комсомольца Ходорковского.

— Мог пьяный коммунист и в оппозицию податься с горя, что к настоящим деньгам не подпускают.

— Ненавижу слово «креатив», хотя по смыслу нет в нем ничего дурного. Насчет же других слов — до сих пор не могу уловить толком, кто же такой продюсер. И уж совсем сложно отличить линейного продюсера от креативного, креативного — от локейшн-продюсера, ну и так далее. А еще меня раздражает новомодное словечко «фрик».

— Если барышни были субтильные, то, вполне возможно, могли сплясать на столе. Но меня терзают смутные сомнения насчет наличия субтильных барышень в штате советского общепита.

— Крепкие, мощные, массивные столы были в старых, традиционных ресторанах при советской власти. А не на паучьих ножках. Но сомневаюсь, что цыганочка была станцована именно «с выходом». Для этого требуется большая плоскость, чем кабацкий стол. Здесь Гдов неточен.

— Популярностью пользовался александровский 101-й км, в некотором роде подмосковная Ницца для московских тунеядцев.

— Что-то у вас и спецпсихушка Столбовая — курорт, и Александров — Ницца?

— Как все-таки времена изменились. Вот бы дачку сейчас прикупить недорого на 101-м километре.

— Сожгут ее бомжи, если сама не сгорит.

— Тунеядца ссылали, если тип не устраивался на работу после многочисленных предупреждений. Многие не хотели работать за копейки. Кинорежиссер Сергей Параджанов подарил участковому отрез на костюм, только чтобы тот не приставал к нему с трудоустройством.

— В аэропортах можно было купить дорогое спиртное всегда, не говоря уже о еде. На железнодорожных вокзалах спиртное не продавали, но закуску можно было приобрести. Туда ночные пьяницы шли выпивать со своим спиртным припасом, их там ловили «за распивание в общественном месте» менты, которые тогда носили гордое имя «мусора».

— Забавный случай произошел в ресторане Ярославского вокзала с одним северянином-отпускником во время пересадки. В аккредитивы он не верил и довольно солидные свои отпускные затолкал в матерчатый пояс-патронташ, сшитый ему женой и спрятанный под рубаху. За соседним столиком гуляла веселая компания, которая, как ему показалось, бросала в его адрес пренебрежительные реплики. Недоразумение прояснилось, и они даже дружески сдвинули столы. Проснулся он в темноте. Пригляделся — что такое, никак опять на профиле нахожусь (он был топографом): вперед уходил ровный ряд вешек, оказавшихся, впрочем, ножками от стульев, придвинутых к ресторанной стене. Туда его и положили отдохнуть. Схватился за живот — пояса нет! Отдохнул! Прислушавшись, он услышал грохот кухонных котлов. Часы на руке оставались и показывали пять утра. Кое-как выбравшись «с профиля», он поплелся на кухню.

— А, живой, — приветствовал его повар. — Благодари Мартьяныча, он твои деньги, которыми ты вчера размахивал, забрал, а то куковал бы сейчас. Отпускник наш взял у повара телефон Мартьяныча, оказавшегося метрдотелем и жившего неподалеку, поехал к нему домой, где они «крепко посидели», и вечером продолжил свой маршрут.

— Какие добрые водились Мартьянычи при социализме! Но были и нечестные люди, таксисты, которые возили провинциалов с Ярославского на Казанский вокзал через площадь за безумную тогда сумму пять рублей.