Заговор графа Милорадовича - Владимир Брюханов

Крестьяне должны были увеличить и собственное потребление зерна: закон — законом, но пьянство — не только вредная привычка, но, начиная с некоторой индивидуальной фазы, и наркотическая потребность — с этим также пришлось остро столкнуться в эпоху Горбачева! Крестьяне, следовательно, должны были гнать самогон, а на это тогда использовалось, в основном, то же хлебное зерно.

Мало того, создалась массовая подпольная индустрия: хлеб, перегнанный в вино, стоил много дороже хлеба в чистом виде!

Другим фактором, разрушавшим товарооборот между городом и деревней, стала мобилизация промышленности.

К началу 1917 года порядка трех четвертей всех промышленных рабочих работало на войну. Военное производство достигло таких масштабов, что запасов оружия и боеприпасов хватило, как известно, еще на добрых пять лет злейшей Гражданской войны — при почти полном параличе промышленности после 1917 года! Объем товаров, требуемых сельским жителям, сократился и по этой причине.

Ударило по товарообмену и фактическое установление экономической блокады России: были перерезаны традиционные торговые пути через Балтийское и Черное моря и полностью закрыты вся западная и закавказская сухопутные границы. С портами, свободными для продолжения торговли — Архангельском и Владивостоком — центр России связывался единственными одноколейными железнодорожными линиями. Архангельск, кроме того, замерзал на зиму, а железнодорожную колею к незамерзающему Мурманску построили только к 1917 году. В море же транспортные суда встречались вражескими подводными лодками.

Итогом стало почти полное прекращение международной торговли мирными товарами — причем и экспорта, и импорта.

До войны же, оказывается, даже подавляющее большинство самого распространенного сельскохозяйственного инструмента — обычных ручных кос! — ввозилось из Австро-Венгрии; понятно, наладить достаточное их производство в условиях мобилизации промышленности оказалось нереальным.

С начала 1915 года стали возникать перебои транспорта, все более переходившие в знаменитую железнодорожную разруху, окончательно разразившуюся уже в послереволюционное время. Оказалось, что и это бедствие было заранее рассчитанным, причем исходя исключительно из благих целей.

Военные перевозки были тщательно спланированы, а планы эти прекрасно выполнены. Было рассчитано, например, что в результате жестокой эксплуатации большая часть паровозов выйдет из строя к концу первого полугодия войны, что и произошло.

До начала войны такой план не вызывал никаких тревог: никто же не ждал, что война продлится дольше! После победоносной войны поверженные противники или благодарные союзники, конечно же, должны были с легкостью восполнить российские потери!

Перебои транспорта стали резко сказываться на доставке товаров, тем более что на военное снабжение постоянно обращали главные заботы.

Следствием всего перечисленного стал неудержимый рост цен.

Казалось бы, больше должны были расти цены на промышленные товары, производство которых резко упало; продовольствия же хватало, поскольку с лета 1914 года прекратился его экспорт и запасы возросли (до этого времени Россия занимала первое место в мире по экспорту зерновых, вывозя треть общего объема мировой хлебной торговли в весовом исчислении). Но рыночные законы не подчиняются такой примитивной логике; в большей степени росли цены на то, что имело больший спрос.

К тому же и продовольствие, которого в 1914–1916 гг. в России был избыток, имелось отнюдь не там, где в нем была наибольшая нужда: его еще нужно было перевезти. Здесь-то и сказался в первую очередь перевод транспорта с мирных грузов на военные: в июле 1914 года было перевезено только 72 % объема хлебных перевозок июля 1913 года, в августе 1914 — 35 % объема августа 1913 года (столь значительное падение объясняется и внезапным прекращением экспорта через западную границу), в сентябре — соответственно 47 %. И позже объемы хлебных перевозок ни разу не превысили 60 % нормы мирного времени.

Человек может лишний месяц походить в изношенной одежде или обуви, а вот прожить месяц без еды еще никому не удавалось! И цены на продовольствие полезли в первую очередь. Если к весне 1915 года общий прирост цен составил 25 % от уровня 1913 года, то цены на муку и хлебные товары поднялись уже на 40–50 %.

В условиях общей инфляции средняя зарплата рабочих Петрограда выросла к октябрю 1916 года в 2 раза по сравнению с довоенным временем, а цены на продукты питания там же — в 4 раза.

Осенью 1915 года от хлебных перебоев страдало население уже большинства городов России.

Определенную гарантию снабжения давала карточная система. И в Первую, и во Вторую мировые войны к ней прибегали во всех воюющих европейских государствах. Исключением не было и царское правительство, но в Петрограде и в Москве ее в феврале 1917 года еще не было, хотя она успешно функционировала совсем недалеко — в Пскове.

Принципиально было принято решение о введении карточек и в столицах, и как раз в феврале это стало предметом пересудов и слухов. До этого правительство пыталось сделать хорошую мину при плохой игре: создавало иллюзию вполне нормальной и не затронутой военными бедами жизни хотя бы в столицах — типично российский вариант показухи!

Постепенно сложился порочный круг: производители зерна почувствовали, что задержки в его продаже ведут к повышению цен, опережающему рост цен на остальные товары. Следовательно, чем позже продашь хлеб, тем больше выиграешь. Все новые и новые задержки в поставке хлеба давали селянам и торговцам-посредникам все большую и большую выгоду!

Выгоднее всего было вести дело к голоду в городах. Противовесом этому стремлению было только гражданское чувство долга, которое вступало в противоречие с элементарной жаждой наживы. Но чувство долга оказалось не безграничным, и городское население было бы обречено, если бы не прибегло в ответ к методам внеэкономического принуждения.

Россия выползла из этой ситуации только весной 1918 года, когда в деревни были посланы продотряды, приступившие к реквизициям. Найденная «палочка-выручалочка» оказалась с двумя концами: в 1921–1922 гг. вымерло от голода порядка десяти миллионов дочиста ограбленных к тому времени сельских жителей.

Вскоре Россия снова попала в почти аналогичную ситуацию, и после перебоев в хлебном снабжении 1928–1929 гг. крестьян попросту коллективизировали, лишив права собственности на продукты их труда; непосредственным результатом стал голод уже 1932–1933 гг.

Царское правительство, об антинародной сущности которого столько писала оппозиционная пресса до революции и вся советская пресса после революции, оказалось неспособно к таким методам обращения с собственными подданными. Оно было обречено ждать, когда же продовольственные затруднения в городах поставят существующий режим на колени.

Другой вопрос: кто же при всех этих ситуациях был виноват в том, что крестьянам стало невыгодно продавать хлеб в города?

В 1914–1917 гг. ответ был очевиден: инициаторы дальнейшего продолжения войны.

Витте, нужно отдать ему должное, понял все достаточно быстро. Поскольку его личные цели оставались прежними — возвращение к власти! — он и сделался первым в России глашатаем необходимости мирных переговоров. Его внезапная смерть 28 февраля /13 марта 1915 года вызвала заметный вздох облегчения у западноевропейских дипломатов. Его более молодые и глупые преемники решили не следовать его примеру (неумышленно неудачно написанная фраза оказалась двусмысленно зловещей!).

Политическая оппозиция, окопавшись в Государственной Думе, заняла в вопросе о мире гораздо более непримиримую позицию, чем правительство: воинственные П.Н.Милюков и А.И.Гучков, демонстрируя полное непонимание объективной реальности, рвались к власти, обещая под собственным руководством добиться решающей военной победы, которой не могло достичь «бездарное» царское правительство!

Милюков был лидером Партии Народной Свободы (партии кадетов — конституционных демократов) и Прогрессивного блока в Государственной Думе (невольно вспоминается каламбур: советский паралич — самый прогрессивный!). Гучков — лидером партии, точнее — политического движения «Союз 17 Октября» («октябристов»). Созданное в поддержку Манифеста 17 октября 1905 года, от провозглашенных «свобод» которого постоянно отступало царское правительство, оно было оппозиционным движением, максимально приближенным к официальной власти.

Царское правительство, разумеется, было бездарным, но все последующие намного его в этом превосходили!

А ситуация приобретала все более зловещий характер; об этом прямо предупреждало руководство Петроградского Охранного отделения Департамент полиции: ««Кончайте войну, если не умеете воевать»,— слова одного из ораторов больничной кассы Петроградского вагоностроительного завода, — сделались лозунгом петербургских социал-демократов» — это написано и подано начальству за четыре месяца до Февральской революции!