Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обычно я шел лесом, но тут вышел на открытую дорогу и вскоре уже входил в ворота моей школы. Я не был в ней с 1917 года, как раз тридцать лет. Интересно, почему. Я миновал лаборатории, игровое поле, на котором я два года играл как капитан нашей команды регбистов. В полузабытьи я двинулся к памятнику. Он напомнил мне скульптуру Лизикрата в Акрополе, как вдруг я понял, что это мемориал, посвященный первой мировой войне. Я остановился, читая имена. Одно за другим я читал имена ребят, с которыми играл в регби или крикет. Едва ли уцелел хотя бы один. Теперь я понял, почему никогда не возвращался сюда: я не мог примириться с потерей стольких близких друзей.
Я стоял один на большом игровом поле, и все же больше я не был один. Все мои приятели были рядом, живые, подвижные. Нас всех охватило Великое Присутствие. Через меня прокатилась волна огромной радости. Это выходит за пределы всякого понимая, но все же это так: преждевременная смерть не всегда означает катастрофу. Смерть не разрушает потенциальностей. Я, совершенно иррационально, был убежден, что с неба сошел ангел, чтобы открыть мне эту истину.
Я возвращался через Коммон, и ангел все еще был со мной. Я понял, что должен говорить в этот вечер о смерти, о том, что она разрушает, а что нет.
У дверей Кумба меня ждала Элизабет: «Вас ждет миссис Беннетт». Моя жена стояла на ступеньках: «Ты немедленно нужен Бернарду». Я прошел в его комнату. Он лежал на кровати, его лицо кривили болезненные гримасы и он жалобно стонал. Я стал в изголовье и через несколько мгновений сказал: «Бернард, тебе незачем страдать — с ними все в порядке». Он успокоился, расслабился, глубоко вздохнул и заснул. Я знал, что сказал ему то, что было ему необходимо, и он поверил в это.
В этот день в Кумбе побывало некое Великое Присутствие. Должно быть, это был ангел или даже более высшее Существо. В тот вечер я выступал в Денисон Хаус, но говорил не я, и не своим голосом. Весь день я пребывал в убеждении, что каким-то необъяснимым образом мальчишки, учившиеся со мной в школе и погибшие на полях сражений, живы, как и я. Этот опыт не был похож на то, что испытывал я, будучи на волоске от смерти. Это было не личное переживание, не непосредственное общение с ними, я не слышал голосов и не видел, где и как они живут. Но я осознавал, что их потенциальности сохранились нетронутыми и в том же количестве.
Не помню, что я говорил тем вечером, не сохранилось ни одной записи, но впоследствии ко мне подошли родители, потерявшие на войне сыновей, и сказали, что с них как бы сняли всю тяжесть потери.
На следующий день все мы в Кумб Спрингс испытывали особое ощущение смирения и благоговения. С течением времени я заметил, что и некоторые другие осознали Великое Присутствие и Благословение, сошедшее на нас.
Через несколько недель рано утром я купался в реке, когда пришел мой племянник и рассказал, что умер Успенский. Я знал о его возвращении в Англию и о том, что он болен. Я послал ему письмо с просьбой о встрече, но ответа не получил. И вот он умер.
Часом позже меня позвали к телефону. Звонил Джордж Корнелиус из Нью-Йорка. Он сказал мне о смерти Успенского и о том, что у него письмо, где сказано, что я могу встретиться с Жанет Коллин-Смит, женой Родни Коллина, одного из ближайших соратников Успенского. Я не очень хорошо был с ней знаком, даже не знал, где она живет. Я мгновенно нашел ее адрес и тут же отправился в Лондон. Она встретила меня в дверях своего дома, так же, как и я, пораженная письмом, ведь ей, как и остальным, было запрещено говорить со мной. Она рассказала мне о последних часах Успенского. В тот день я чувствовал к нему великую любовь, которой никогда не ощущал при его жизни. Тем не менее, я прекрасно осознавал разницу между смертью после долгой жизни на земле и преждевременной кончиной. Потенциальности Успенского реализовались в свое время и подверглись необратимой трансформации. Во всем этом было нечто, чего я не мог и не должен был пытаться понять. Завершился большой двадцатисемилетний цикл моей жизни. Я был полон любви и благодарности к Успенскому, но не стал ему ближе.
Глава 19
Южная Африка, Сматс и африканцы
Мне шел пятидесятый год. В Институте постоянно училось более двухсот студентов. Меня приглашали читать лекции по психокинетической философии не только в Англии, но и во Франции. Жена чувствовала себя счастливее, чем когда-либо. Она полюбила Кумб Спрингс, найдя там в конце концов реальную работу себе по силам. Ей было семьдесят два, и ее не волновало, что люди думают о ней, поэтому она говорила и делала только то, что доставляло ей удовольствие. Порой результаты оказывались изумительными, порой гибельными, но скучными — никогда.
Я с легкостью совмещал лекции, занятия и работу в саду в Кумб по выходным с интенсивными исследованиями в лабораториях в Баттерси. Мы готовили коммерческое производство деланиума, и я надеялся, что его финансовый успех позволит мне отплатить за ту личную доброжелательность и доверие, которое мне оказывал председатель и другие директора компании.
Внешне все складывалось благоприятно, но я был неудовлетворен и неуверен в себе. Казалась неизбежной третья мировая война. Никогда в истории человечества накопление вооружений не предотвращало войну, а человеческая
