Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наши помыслы и обсуждения были направлены на символ Ноева ковчега. Мы многое узнали и доказали, что можем жить общиной. Будет ли правильно скрыться в каком-нибудь отдаленном месте, устроить там независимую жизнь и переждать надвигающуюся бурю, чтобы затем вернуться и помочь строительству новой цивилизации?
Нас притягивала Южная Африка по многим причинам. Двое наших друзей, Сесил Левис и его жена Ольга, собрались эмигрировать и взялись обследовать возможности Родезии и Южной Африки и прислать нам доклад. Сесил был летчиком и писателем. Он решил купить небольшой самолет, долететь до Африки, а затем продать. Неделю спустя после смерти Успенского его маленькая крылатая машина сделала круг над Кумб Спрингс и взяла курс на юг, мы смотрели на них так, словно они отправляются открывать новый мир.
Вскоре после этого мне представилась возможность самому поехать в те края. В Powell Duffiyn решили вложить часть капитала в заморские угольные предприятия, и, когда я предложил отправиться туда и привести им подробный отчет, они с радостью согласились. Другой наш друг, Кейт Торберн, также заинтересовался Южной Африкой как директор крупной финансовой организации. Он нанял самолет и предложил мне лететь вместе с ним. Отправление было назначено на начало января 1948.
Тем временем через Бернарда Кортни-Майерса я договорился о чтении лекций в Париже. У него был широкий круг друзей, большей частью связанных с движением французского сопротивления генерала Леклерка. Для определения темы я использовал слово» психокинетический». Одна лекция была о психокинетизме психоанализа. Я намеревался вылететь в Париж утром в день лекции, но туман держал меня на земле. По телефону я продиктовал лекцию доктору Годелу, согласившемуся меня заменить и прочитать лекцию по записи разочарованным слушателям. Несмотря на такую неувязку, на следующую лекцию о практике психокинетизма пришло много народу. Благодаря доброжелательному отношению одного из профессоров, обе лекции читались в школе Политических наук.
В Париже я самолично наводил справки о Гурджиеве, но никто ничего о нем не слышал. Это было удивительно, ведь его очень хорошо знали в городе, где он прожил двадцать пять лет.
Лекции усиленно обсуждались, меня спрашивали, не открою ли я Французское отделение Института, но тогда я ничего не мог им ответить, так как через несколько недель улетал в Африку.
Мы летели на переоборудованном ланкастерском бомбардировщике, очень быстром для того времени, но и крайне неудобном. У Кейта были дела в Судане, и на несколько дней мы остановились в Хартуме. Мне удалось съездить в Омдурман и увидеть собственными глазами слияние Белого и Голубого Нилов. Город Омдурман произвел на меня глубокое впечатление. Более четверти века прошло с тех пор, как я был на полуночной молитве в храме Св. Софии в Константинополе. Я почти позабыл о том воздействии, которое производит на меня исламская религия, но здесь, в Омдурмане, оно с новой силой нахлынуло на меня. В миллионном городе должны были быть живые люди, но я не встретил ни одного. Полуденная молитва потрясла меня. Жизнь в городе замерла. Большинство мужчин отправились в мечети, но тысячи вытащили свои коврики и семь раз падали ниц на берегах Нила, на улицах, везде и повсюду. То же произошло и вечером. Раньше я никогда не видел города, жизнь в котором управлялась бы религиозными порядками.
Стоя на мосте через Нил, там, где сливаются воды из Эфиопии и Уганды, я перенесся в прошлое, возможно, более отдаленное, чем времена древней Греции. Бадарские колонисты, спустившиеся в Египет с гор восемь тысяч лет назад, должны были проходить через это место. В те времена, задолго до первых летописей, подобные миграции, вероятно, проходили повсеместно: так человек входил в обещанный ему мир материальной мощи. «Чего мы достигли за восемь тысяч лет, — спросил я себя, — что значило бы больше, чем искренняя вера этих безграмотных суданцев? У них нет радио, нет машин, они не знают о современных изобретениях, но они находятся ближе к Богу, чем мы».
Я возвратился в Хартум, маленький искусственный мирок, созданный вокруг правительства и деловых контор британскими правителями Судана. Здесь жили хорошие люди с чувством долга и справедливости. Большинство из них любили местных жителей и, думаю, были любимы в ответ. Но ни те, ни другие не могли понять ценностей друг друга. Я так долго мечтал побывать в Африке, поскольку несколько встреч с африканцами убедили меня, что на этом континенте сохранилось нечто, утерянное в остальном мире. Вспоминаю одного необычного человека, Трэси Филиппса, с которым я познакомился в Истамбуле, и его рассказы о силах экстрасенсорного восприятия, которые он наблюдал в Центральной Африке. В то время я подозревал, что в северном полушарии нашей планеты цивилизация погибнет, а на юге возникнет новая цивилизация. Она станет первой цивилизацией Новой Эпохи, в которой соотношение рас будет иным, чем в наше время. Должен заметить, что с течением времени я все меньше и меньше склонялся к этому прогнозу.
Мы отправились в Найроби, где вновь у Торберна несколько дней были дела, а я был предоставлен самому себе. В Найроби я чувствовал себя крайне неуютно. Куда бы я ни пошел, я встречал убегающих людей. Некоторые бежали от войны, другие — от социальных проблем или матримониальных скандалов. Не припомню другого места, которое наполнило бы меня такой печалью в отношении той жалкой, мелкой жизни, на которую обрекают себя люди, заботящиеся только о своей безопасности и удобствах.
Как только представилась возможность, я тоже сбежал. Взяв машину, я уехал на ферму навестить старого приятеля. Около Великого Ущелья, спускающегося на две тысячи футов и пересекающего долину, где не растет ничего, кроме кактусов и опунций, местность поистине изумительная. Моя поездка очень меня тронула, так как я понял, что упадничество Найроби не отражало судьбы всей Кении. Там жили и англичане, трудящиеся в поте лица, чтобы дать жизнь этой земле, и этот труд приносил свои плоды.
Затем я отправился в Национальный Парк и охотничьи заповедники. Вид дикого жирафа, огромных табунов зебр, гиппопотама в болоте и грифов на верхушках деревьев был новым и щекочущим нервы переживанием. Но ничто не может сравниться с моментом, когда мы встретили пятерых львов, гревшихся на склонах гор по бокам от дороги. Водитель сказал, что они никогда не нападают на машины, и я практически безбоязненно мог смотреть на них через открытые окна машины. Львы были так близко, что,
