Огнеслава (СИ) - Марина Гамаюн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Запечатывают?
— На запястья, лодыжки, шею и грудь наносятся татуировки, магические знаки, которые останавливают превращение и соединяют их через меня со змеем навсегда. Отныне они не меняются. Они остаются молодыми и могут пользоваться магической силой змея, взамен питая его энергией своей души. Каждый из них связан со змеем и таким образом друг с другом. Оставаясь отдельными личностями, действуя, как единый организм. Змей Горан — это все мы вместе. Я впервые пытаюсь объяснить словами то, что обычно постигается на уровне чувств и ощущений. Даже не знаю, с чем сравнить, чтобы тебе было понятно.
— Как пчелиный рой? — задумалась Огнеслава. — Весной, когда образуются новые пчелиные семьи, они объединяются вокруг матки и выглядят, как одно существо.
— Хорошее сравнение, — согласился Горан. — Пчелиный рой действительно похож.
— Значит, каждый из них мог бы стать змеем, если бы не запечатывание?
— Верно. Они в большей степени люди и таковыми останутся. Их превращение останавливается в момент нанесения на тело знаков. Тени не обращаются в змеев с восходом солнца, а их человеческие души и разум остаются хозяевами над собственными телами.
— С тобой всё иначе… — озвучила свои мысли княгиня.
— Ты проницательна. Я тоже получил кровь змея при первом обряде, но не смешанную, а чистую. Также, я добровольно принял дух змея Горана, согласившись сделать свое тело сосудом для него. Именно поэтому, мои силы настолько велики. Горан — солнечный змей. Когда солнце поднимается над горизонтом, его сила возрастает многократно. Я не могу сдержать её, поэтому облик меняется сам по себе.
— Каково это делить одно тело на двоих?
— Непросто, учитывая, что мы не всегда имеем общие цели, — улыбнулся Горан. — Предки завещали подчинять змея, я же мечтал с ним договориться, правда, пока не сумел.
— Тогда, когда глаза у тебя вспыхивали пламенем, это был змей? — осторожно поинтересовалась Огнеслава.
— Скорее его проявление. Только однажды я потерял контроль над ним полностью, но это было по моей воле и тебя тогда рядом не было. Не бойся. Змей никогда не сделает тебе ничего плохого, даже если освободится от меня на какое-то время.
— Потому, что я хранительница ларца? — вздохнула она.
— Потому, что он тоже любит тебя, — остановился, пристально посмотрев на неё Горан.
Они стояли перед дверями его покоев. Он толкнул ручку, отворяя. Огнеслава вошла, погруженная в свои мысли, она бесцельно обводила глазами резное убранство помещений. В этих палатах, украшенных шелками, дорогим деревом и серебром, отчетливо ощущалось одиночество. Наверное, сложно жить среди вечной ночи, не имея возможности ощутить солнечный свет на своем лице. Встречая краски дня, не будучи собой в полной мере. Двери тихо затворились.
— Любит меня? — тихо спросила она, поворачиваясь к мужу. — Разве такое возможно?
— А почему нет? — коснулся её плеч Горан. — Я люблю тебя, и он тоже любит. Когда-то змеи были отдельным племенем, населявшим землю вместе с предками ныне живущих людей. Разумные змеи мало походили на тех ползучих гадов, что сегодня можно встретить среди полей и лесов. Среди них было много магов и врачевателей. Шло время, их племя исчезло с лица земли. Горан был одним из последних, когда мой предок пришел к нему. Змей был стар, любой, кто нарушал его покой, вызывал лишь ярость. Он был одинок, а мои предки бедствовали, оказавшись в новых землях, потеряв свой дом в далеком северном море. Договор двух обреченных сторон, обернулся силой. Так, вместе, мы построили великую страну, на зависть врагам и соседям.
— На зависть, верно сказано. Богатства Зеяжска не дают спокойно спать многим, но еще больше людей испытывают страх и ненависть. Страх от бессилия и ненависть от зависти.
— Этого не изменить, к сожалению…
— Почему?
— Потому что каждый желает благополучия именно своей земле и своему народу. Зверь заботится о потомстве и милостив к собратьям, но все остальные для него — пища.
— Люди не звери!
— Пока не стоит вопрос выживания. Только имея неоспоримое превосходство, можно позволить себе такую роскошь, как мир.
Огнеслава понимала, он прав. Все княжества Срединных земель, кроме Зеяжска, то и дело воевали. Одни заключали союзы против других. Сильные грабили слабых. Приграничные крепости меняли хозяев без остановки. Даже торговля шла рука об руку с разбоем.
Затаив грусть и осознание обреченности, она заглянула в его глаза, тихо прошептав:
— Страшно с самого рождения знать, что тебе уготована участь, служить сосудом для змеиного духа?
— Я не знаю, каково это? — мягко улыбнулся Горан, гладя её щеку. — Тебе лучше спросить это у Аскольда. Он младший брат, поэтому именно его готовили к объединению со змеем.
— Но как?
— Видимо, такова моя доля, — он замолчал на мгновение, вспоминая, а после продолжил. — Когда мне было одиннадцать, отец с дедом проглядели заговор при дворе. Наши дальние родичи узнали тайну обряда, и организовали похищение наследника. Дед Горан быстро отыскал меня и вернул во дворец. Но вскрылось страшное, пока я был в плену, мне давали яд, что не оставляет никаких следов, кроме того, что его отсутствие сводит с ума, приводя к смерти. Это был очень хитрый ход, ведь любое повреждение тела, я мог излечить, выпив чистую кровь змея. Но яд сам по себе не повреждал органы, он вызывал привыкание. Если бы Аскольд прошел обряд, а я стал князем Белого дворца, то всю жизнь был бы зависим от редкого снадобья, которое сложно достать, постепенно став куклой в чужих руках. Поэтому, решено было поменять нас. Никакие яды не действуют на змея. Они могут лишь на короткое время обездвижить его, но не более.
— А что случилось с родом предателей? Их наказали? — чувствуя, как ненависть к вероломной родне наполняет душу, спросила Огнеслава.
— Я убил их всех, — тихо сказал Горан. — Отец с матерью слишком баловали меня, растили, как доброго правителя. Большая часть времени моей жизни посвящалась наукам, а не войне. Поэтому, мне всегда не хватало жесткости. Я не умел подавлять свои чувства так хорошо, как это удавалось Аскольду. Дед беспокоился, что могу не справиться со змеем в будущем. Первое, что мне было велено сделать после обряда, расправиться с предателями.
Глаза жены чуть расширились, отразив не то жалость, не то боль.
— Жалеешь меня? — заметив, спросил он.
— Жалею.
— Не надо. Не пройдя этого,
