Бизнесмен - Сергей Майоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С каждым его наскоком, которые становились все более медленными, мы приближалиськ выходу из казармы. На улице я смог бы обратить в свою пользу факторы изменения освещения и увеличения площади для маневра, но это означало затянуть бой, а я не собирался побеждать «по очкам». Вид кровавого лезвия, рассекавшего перед моим лицом воздух, будил не страх, а холодную злость, которая руководила рефлексами, приобретенными на тренировках в спортзале и отточенными в уличных поединках. Сколько я себя помнил – ни разу не проиграл бой, который вел в таком состоянии. Еще бы научиться вызывать его по собственному желанию! Хотя Мастер говорил, что это неправильно…
Самоуверенность – коварная штука. Кирка пролетела так близко от носа, что у меня сжались внутренности. А в следующую секунду я подвернул ногу. Черт его знает, что там оказалось на полу, но я почувствовал, что в щиколотке что-то как будто хрустнуло, а вслед за тем резкая боль пронзила икру.
Гумбатов попытался нанести удар снизу, тем самым окровавленным острием. Я блокировал здоровой ногой, но не устоял и шлепнулся на землю. Перекатился, разрывая дистанцию. Увидел, как Саша замахивается, – и перекатился обратно, поближе к нему. У него чуть глаза не вывалились из орбит от удивления – надо же, такой подарок судьбы. Он рубанул со всей дури, я же рванулся правее, еще ближе к нему, заставив его в последний момент корректировать траекторию. Как и я, он действовал рефлекторно, вот только рефлексы у него были хуже моих…
Острый зуб кирки врезался в стену над самой моей головой и застрял, обдав меня бетонной крошкой. Освободить оружие было несложно, но я не дал Гумбатову на это времени.
В реальных боях я никогда не практиковал удары в прыжке, тем более – из полулежащего положения, да еще и с поврежденной ногой. Но на тренировках, которые проводил Мастер, мы отрабатывали эту технику, и сейчас я воспользовался тем, чему он меня научил.
Думаю, он бы остался доволен.
Двойной удар получился точным и сильным. Гумбатова словно отбросило от меня, и при этом испуг от неожиданности был не меньшим, чем боль. Не давая опомниться, я пробил руками «четверку» прямых, превращая его лицо в кровавую маску, а потом, снова в прыжке, засадил по «солнцу» коленом. Тут же уйдя в низкую стойку, я вертанул круговую подсечку. Пришлось бить травмированной ногой, и меня окатило такой волной боли, что перед глазами вспыхнули желтые пятна.
Гумбатов грохнулся на спину. Мне не хватило секунды, чтобы оседлать его и нанести добивающие удары. Я не собирался разводить церемонии и планировал завершить бой примерно так, как сделал это с Татарином, но проклятая боль в поврежденной ноге сковала движения, и я опоздал. Гумбатов достаточно резво вскочил; я мог помешать ему, только перейдя к борцовским приемам, но схватка в партере с противником таких габаритов и массы не вдохновляла.
Вместо того чтобы метнуться и схватить валявшиеся посреди коридора ножки от табуреток или попытаться найти еще какое-нибудь оружие, Гумбатов ломанулся за своей киркой, торчавшей в стене. Я ждал, когда он приблизится, и нырком ушел от размашистого «маваши», готовясь нанести серию боковых ударов под ребра, а потом захватить его бьющую правую ногу и подсечь левую, оставшуюся опорной.
В этот момент Карина и выстрелила.
До сих пор не знаю, в кого она целилась, в меня или в Сашу. Как и не знаю, где она прятала свой пистолетик, размером в половину ладони. Наверное, в какой-то хитрой кобуре между ног. Потому и надела короткую юбку, из-под которой его было достаточно просто извлечь. Я ведь, когда она одевалась, пялился на компьютер, вот и прошляпил момент, когда она сумела вооружиться.
По идее она должна была метить в меня. Но, может быть, понадеялась, что избавившись от него, сумеет договориться со мной?
Я не знаю!
Скорее всего, от страха и шока, вызванного сильным ударом о стену, она просто не вполне понимала, что делает.
Она разрядила в широкую спину Гумбатова весь магазин, все четыре патрона, пульки которых, как я увидел потом, оставляли такие маленькие входные отверстия, что их было сложно отыскать в складках одежды.
Гумбатов повалился вперед, придавив меня к полу. Пока я выбирался из-под его туши, Карина вскочила и бросила разряженный пистолет. Вид у нее было такой, какой бывает у… У затравленной лисы – недаром такое прозвище дали ей наблюдатели. Она рванула к выходу из казармы, бросила взгляд на меня и побежала обратно, по уходящему вниз коридору.
Я отпихнул наконец мертвого Сашу. Встал. Странно, что такой здоровяк так быстро умер. Туда ему и дорога!
Я посмотрел вслед Карине. Сбросив туфли на высоких каблуках, она прибавила скорость и уже достигла двери в конце коридора. Не оглядываясь, шмыгнула за нее. Вряд ли она куда-нибудь денется. В первую очередь следовало заняться Стёпой.
Он лежал между койками «кубрика», на спине, и был весь залит кровью. Страшный удар киркой пришелся под ребра. Спроси меня кто-нибудь раньше, и я бы сказал, что человек, получивший такое ранение, не проживет и нескольких минут. Но Степа жил и, более того, оставался в сознании. Не представляю, какими усилиями он мог удерживаться от криков и стонов.
Присев рядом, я положил руку ему на плечу. Другой рукой достал «трубку» и набрал номер одного чиновника из Комздрава, который был слишком замазан в наших делах, чтобы ослушаться моих указаний:
– Спишь? Просыпайся! Нужна «скорая помощь»…
Как только я убрал телефон, Степа спросил:
– Что с моим глазом?
Я промокнул кровь, присмотрелся:
– Целый твой глаз.
– Глупо как получилось… Знаешь, что он сказал? Он сказал, что они все – волки, санитары нашего леса. Поэтому и главного у них зовут Лесником. Мы должны бояться волков, а волки подчиняются Леснику… Извини меня, хорошо? Я подвел тебя… Как… Как дурак!
– Перестань! Главное, дотерпи до больницы.
– А потом?
– А потом – доктора не разрешат сдохнуть. Я договорился, тебя примут, как надо.
Степа благодарно улыбнулся. Не знаю, но, по-моему, с такой улыбкой люди готовятся умереть.
Я торопливо сказал:
– Помнишь ту дурацкую цыганку на Ветеранов? Так вот: не убивал ты ее. Они тебя развели просто.
– Честно? – Он попробовал приподняться, и кровь из раны на животе потекла интенсивнее; застонав, Степа сжал зубы и принял прежнее положение. – Я давно догадался…
– Так что держись! – Признаться, я
