Путешествие на Запад. Том 2 - У. Чэнъэнь

Итак, Великий Мудрец вместе со своими братьями спустился на облаке прямо во дворец. Все придворные, выстроившись в ряд, почтительно кланялись, выражая свою благодарность за совершенное ими благодеяние. Сунь У-кун подробно рассказал историю о том, как бодисатва вернул к себе волшебника. Выслушав ее, придворные стали еще усерднее кланяться. И вот как раз в тот момент, когда все радостно поздравляли друг друга, один из придворных доложил, что ко дворцу подошли четыре монаха.

– Дорогой брат, – встревоженно сказал Чжу Ба-цзе. – Тут что-то неладно. Вероятно, волшебник принял вид Манджутры бодисатвы, чтобы надуть нас, а теперь, превратившись в монахов, явился сюда.

– Черт возьми! – воскликнул Сунь У-кун и приказал ввести монахов.

Приказ был выполнен. Когда монахов ввели во дворец, Сунь У-кун сразу узнал их: это были монахи из монастыря Баолинь. Они принесли одеяние императора – головной убор, яшмовый пояс бирюзового цвета, красный халат и парадные туфли.

– Как замечательно, что вы пришли! – воскликнул Сунь У-кун и предложил императору, одетому в платье слуги, облачиться в императорское одеяние.

Затем он велел наследнику принести императорский жезл из белой яшмы, вручил его императору и пригласил его взойти на трон. Недаром еще в древности говорили: «Императорский трон ни на один день не может оставаться без правителя».

Однако император ни за что не соглашался взойти на трон. Со слезами на глазах он опустился на колени и сказал:

– Я три года был мертв и лишь благодаря милости вашего учителя вернулся к жизни. Как же могу я сейчас принимать такие почести? Я готов признать вашего учителя императором, а сам возьму жену, поселюсь где-нибудь за городом и буду жить как простой мирянин.

Трипитака, все помыслы которого были направлены на служение Будде, не мог, конечно, согласиться занять столь высокое положение. Тогда император обратился к Сунь У-куну.

– Не буду обманывать вас, господа, – отвечал улыбаясь Сунь У-кун. – Если бы я захотел стать императором, то мог бы занять трон в любом из многочисленных государств девяти континентов Поднебесной. Но мы привыкли к нашей беспечной монашеской жизни. Император должен отращивать волосы, он не может ложиться спать с наступлением сумерек, должен подниматься в пятую стражу. Ему приходится выслушивать доклады и донесения с границ, он никогда не знает ни покоя, ни отдыха. Его постоянно тревожат стихийные бедствия. Да разве смогу я привыкнуть ко всему этому? Нет уж, я лучше останусь монахом и буду продолжать свое самоусовершенствование.

Как ни отказывался император, ему все же пришлось взойти на трон. После этого он повернулся лицом к югу, провозгласил о своем возвращении, а также о помиловании всех преступников в стране и щедро одарил монахов из монастыря Баолинь. Затем был открыт Восточный дворец и устроено великолепное пиршество в честь Трипитаки. Император приказал вызвать во дворец художника и велел ему написать портреты Трипитаки и его учеников, которые и повесили в приемном зале. Как только в стране воцарился порядок, Трипитака решил не задерживаться и заявил о своем желании распроститься с государем и тотчас же двинуться в путь. Император, императрица, наследник и все придворные, в знак благодарности за оказанные милости, преподнесли Трипитаке самые лучшие драгоценности, какие только были в стране: золото, серебро, шелка. Но Трипитака решительно отказался от всего и стал торопить учеников собираться в дорогу. Когда все было готово, Трипитака сел на коня. Император, очень огорченный его отъездом, приказал заложить карету специально для Трипитаки. Впереди, двумя рядами шествовали гражданские и военные сановники. Сам император вместе с императрицей и наследником шли рядом. И лишь когда вся процессия миновала окрестности города, карета остановилась и Трипитака вышел проститься со всеми.

– Учитель, – сказал ему император, – когда вы будете возвращаться из Индии, умоляю вас, заезжайте к нам.

– Постараюсь выполнить вашу волю, – отвечал Трипитака.

Император не мог сдержать слез. Сопровождаемый сановниками, он вернулся в город. А четыре монаха, охваченные одним желанием достичь горы Линшань и поклониться Будде, вышли на дорогу и двинулись вперед. Осень близилась к концу, начиналась зима.

Выпал иней, покраснели листья,

Еле держатся на ветках голых,

Вовремя дожди вспоили поле,

И теперь хлеба желтеют в долах.

На вершинах, обогретых солнцем,

Яркие цветы раскрыла слива;

Лишь бамбук шатается под ветром,

Слабый шелест слышится тоскливо.

Уже более полумесяца прошло с тех пор, как Трипитака со своими учениками покинули страну Уцзиго. Как и прежде, они начинали свой путь на рассвете и лишь на ночь делали остановку. И вот однажды перед ними вдруг выросла огромная гора, которая, казалось, упиралась в небо и закрывала солнце. Трипитака встревожился, остановил коня и подозвал Сунь У-куна.

– Что прикажете, учитель? – спросил тот.

– Ты взгляни, – сказал Трипитака, – опять перед нами горы. Надо быть наготове. Возможно, здесь водятся злые духи.

– Не беспокойтесь, учитель, – сказал улыбаясь Сунь У-кун. – Я сумею защитить вас.

Трипитака успокоился, подстегнул своего коня и вскоре очутился на вершине горы. Отсюда были видны крутые обрывы и утесы.

Коснулись неба горные вершины:

Судите же, какая вышина!

И глубоки ущелья и долины:

Судите же, какая глубина!

Когда потоки, что по ним стремятся,

В подземном царстве, в темноте родятся.

Всегда предгорье в дымке прихотливой,

А выше темный стелется туман,

Как изумруд – бамбук; краснеет слива,

И на площадку в миллионы чжан,

Роями духи весело слетают:

Они в пещерах здешних обитают.

Внизу кипучий бег потоков горных;

В пещерах дивных – вечный плеск воды,

Здесь скачут стаи обезьян проворных,

Несущих в лапах спелые плоды.

А к вечеру выходит тигр рычащий,

Внушая ужас задремавшей чаще.

Охотника увидев, от испуга

Глупеет и теряется сайга…

Вот на опушке, над травою луга,

Поднял олень ветвистые рога,

А на рассвете из речного лона

Уж выступает чешуя дракона.

И тихо к зачарованной пещере

Дракон в прозрачном сумраке ползет,

Но вдруг пред ним захлопывают двери —

От грохота трясется небосвод,

Взлетают ввысь испуганные птицы,

И все живое мечется и мчится.

Зверей и птиц такое изобилье,

Что человек испуган и