Вечный поход - Сергей Вольнов

«Ты гля, товаровед нашёлся! Неполный ноль… А что скажешь по поводу третьей полки? „Между прочим — все мы дрочим“. Так, что ли?!» — окрысился Антил.

«Фу-у, дружище… Не надо мне тут Бродского цитировать. Ты же знаешь, для меня Поэт Номер Один — это Маяковский. Например, вот это: „Вошёл к парикмахеру, сказал спокойный: „Будьте добры, причешите мне уши“… Я, Антил, хоть и не парикмахер, но уши могу первостатейно причесать. Не трогай моих женщин! Оставь солдату хотя бы сны о прелестях… А что касается тех, кого я не успел, по-твоему, раздеть… Дурак ты, Ант! Или просто ревнивый онанист со вспотевшими ладошками. Это была одна и та же женщина. Незнакомка. Не встреченная половинка. Это она проступает в снах солдата сквозь осколки былых четвертинок и десятинок. Измучила она меня, дружище, спасу нет. Иногда кажется — глаза б мои её не видели! А возникнет, и всё — опять на неё молиться готов. И тут в самое потаённое врываешься ты и несёшь всякую хрень: „не успел раздеть“… Я и не собирался торопиться!“

Незнакомка. Она действительно часто снилась мне в последнее время. НАВЯЗЧИВО, можно сказать. Стоило только начать об этом вспоминать, и её лицо зримо возникло перед глазами. Миниатюрное. С хрупкими правильными чертами. Серо-голубые глаза. И губы, напоминавшие два лепестка розы, загнувшиеся по краям. Специально и случайно одновременно. Набухшие. Может, от внутренней влаги, а может, от желания цвести. Не губы, а мишень для моих взглядов и ловушка для поцелуев. И это — при полнейшем отсутствии похоти! А ещё — внутренний свет, заливающий лицо… Я был уверен, она попросту не от мира сего, если смогла свести меня с ума. Меня, абсолютно уверенного после бесплодных поисков, что на всей планете нет моей половинки. Где-то на небесах, должно быть, забыли её вложить в моё, а заодно и во все пограничные поколения.

Пока что она мне только снилась… постоянно, что да то да.

«Знаешь, Антил, такое ощущение, что мне даже не женщина снится, а маяк. Манит огнями, вспыхивает, как будто кричит: сюда плыви, сюда! И я бросаю всё и плыву. Даже помню курс, где её искать! Но… только во сне. Просыпаюсь — опять полная неизвестность. Вот только, ты-то здесь при чём? Без тебя разберусь. Без твоих потных ладошек. Она — моё личное… А для общего дела — это мелочь».

«Ладно. Точно, сам разбирайся со своими женщинами, — проскрипел Ант. — Мне и тебя с лихвой хватает. Послал господь потельника… Ну, а с четвёртой полкой как? Тоже мелочь?»

«Ну, не совсем мелочь… Смотря в чьих войнах я там участвую. И в качестве кого имен… ИМЕННО! Есть! Попадание!»

Я цепко ухватил «занозу», и она тут же отозвалась подкожной болью.

«Ант, умолкни, ради бога! Дай сосредоточиться. Потом всё расскажу, — я закрыл глаза, боясь пошевелиться. — Точно! „Смотря в качестве кого. Именно!“ А всё это время снился мне неведомый раскосый народ. Кочевники. И я был у них пусть не самым главным, но всё равно — очень большим военачальником. Мне беспрекословно подчинялись тысячи вооружённых всадников. Так!.. И звали они меня…»

«Ага! Спишь и видишь себя большу-ущим военачальником. Ну, и как там тебя эти кочевники звали? Случайно не Бог?!»

Наверное, мою тягу к самоиронии наверняка успокоили бы разве что меры комплексные — кляп в рот Антилу и осиновый кол в грудь ему же.

«Нет, увы. Не Бог. Как-то попроще. Типа — Гасан Абдурахман ибн Хоттаб, блин! Гасан — Гасан… Хасан… » — я замер и прошептал вслух:

— Хасан… Хасан… бек?

Внутри меня что-то всколыхнулось. Отозвалось. Пробежала тёплая волна и улеглась.

«Хасанбек! Меня звали Хасанбек… — Я настороженно осмотрел окрестности; вокруг ничего не изменилось. — Вернее, я сам был этим Хасанбеком… А может, наоборот, он был мной?»

Я запутался. Определённо, кто-то из нас кем-то был. Или оба одновременно, или каждый по очереди.

«Хасанбек…»

Я вспоминал себя в этих снах. И снова недоумевал: сны ли это?! Я помнил откликающуюся прохладу металлических пластин доспеха и знал, что он назывался хуяг. Я осторожно вёл кончиками пальцев по клинку мэсэ, впитывая кожей выбитый на его пятке рисунок: «XXXI». Я помнил гулкий со звенящим коротким эхом щелчок тетивы своего тугого номо. Слишком хорошо помнил.

«Откуда?! Откуда я знал эти странные, порой неблагозвучные, названия…»

Лишь одного я не смог бы вспомнить никогда. ЕГО ЛИЦО. Ещё бы! Ведь я был ИМ, и я не мог видеть себя со стороны. Что же касается вооружения и снаряжения… Я попытался составить этот собирательный образ Хасанбека. Зачем, ведь сны не оживают? Я не знал, зачем. И всё-таки его образ не давал мне покоя. Моё воображение разыгралось. Я попытался умерить его прыть, но тут ожил зависший было Антилексей.

«Ну и чего ты заладил: Хасанбек-Хасанбек… Толку-то. Радуешься, будто он тебе наследство оставил. Скажем, табун лошадей. Или юрту богатую. Или…»

«Оставил, Ант, оставил. Только не табун. И не юрту, мимо всё, мимо. Как тебе вариант — оставил он мне… душу!» — ляпнул я, оформив в слово ту смутную догадку, что бродила во мне.

«Че-го-о?! Какую душу? Совсем крыша съехала? Сделки с душами знаешь, по какому ведомству проходят?»

«Душу Воина. Помнишь, тогда в Непале… Ах да, откуда ж тебе знать. Я тогда был намного моложе и ещё не разговаривал сам с собой».

…Я был моложе на одиннадцать лет.

Над моей головой мерцали лампады, и в их прыгающем свете напротив дымилось красновато-жёлтое лицо наставника. Порой он казался мне ожившим изваянием. Словно только что отделился от одного из групповых барельефов и снизошёл к нам. Наставник был так естественен и в то же время нереален, будто являлся частью этих камней и скульптур. Он жил тут же, в тесной крохотной келье, выдолбленной в скале. И там же и только там — вёл все свои занятия с нашей необычной группой, изображавшей команду советских альпинистов. Живописное культовое сооружение называлось Пагода Девяти Волн Каменной Реки. Подлинное имя наставника нам никто не называл. Мы знали только, что он относит себя к школе Ньингмапа, одному из направлений Тибетского буддизма. Хотя этот факт нам также мало о чём говорил.

Половину времени он занимался с каждым индивидуально. ЧТО в эти минуты од вкладывал в головы моих будущих подчинённых? Ведомо лишь стенам этого каменного храма. А со мной он изучал запретные книги. И одной из них была «Книга Мёртвых» или же «Великое Освобождение в результате услышанного в бардо». В ней шла речь о промежуточных, пограничных состояниях, которые имели место не только после смерти, но и в разных жизненных ситуациях, например, при заболеваниях, травмах и даже во сне. Постижение и переживание этих состояний призвано было дать мне понимание жизни и смерти. А кроме того — победить стрессы и страх. И вот, когда говорилось о реинкарнации — он и поведал мне то, что сегодня не давало мне покоя, а тогда было не более, чем экзотикой.

Наставник говорил, что некоторая часть человека, а именно его бессмертная душа, после смерти человека может переселиться в другое тело. И так многократно, пока у души в этом будет потребность или необходимость. Обрывается эта бесконечная цепочка восхождением на более высокий уровень Бытия. Но это происходит только в том случае, если человек решил все свои задачи на Земле, прошёл до финиша, так сказать, земной маршрут и полностью соответствует всем требованиям Высших сил. Но таких людей, однако, совсем немного, поэтому большинству душ приходится вновь и вновь возвращаться на Землю, где их часто ждёт далеко не сладкая жизнь. А то, что она действительно «не сладкая» — я мог бы подтвердить в любой инстанции.

В заключение он сказал, что живёт сейчас во мне, добравшись по цепочке перевоплощений, Душа древнего великого воина. И если я буду внимателен к своим снам и не забуду уроков Наставника — по малейшим деталям и знакам откроется мне многое. Например, узнаю я его имя, которое может приняться кочевать изо сна в сон. Точно так же, как некогда сей воин, будучи во плоти, кочевал по бескрайней степи.

Наставник говорил для того, чтобы я запомнил каждое его слово. А я учился не для того, чтобы забывать.

И по всему выходило, что именем этим было…

Хасанбек.

…Привал, во время которого я препирался сам с собой, подходил к концу.

Я продвигался к той лесной избушке, в которой двое суток назад оставил своего подопечного, своего первого подчинённого — рекрута Митрича. Честно говоря, меня уже подмывало поскорее дойти до цели и убедиться, что с мужиком всё в порядке. Я, конечно, не собирался постоянно опекать его, но первое и главное, что я должен был сделать — доставить крестьянина в Упырёво воинство. Обещал ведь Николе Митричу «партизанов» — вот и будут ему партизаны. Ещё какие!

Судя по всему, до избушки оставалось около десяти километров. А если учесть, что почти всё это расстояние придётся идти по лесу, засиживаться не стоило. Ещё минут пять — и в путь. Как там говорили бледнолицые: «успеть до наступления невидимости»? Чтоб у вас хрен во рту вырос — так язык коверкать!