Сделка с дьяволом - Жюльетта Бенцони

Внезапный гнев зажег взгляд больного. Он зашелся в кашле.

– Вы в своем уме? Сына Бонапарта? Вы хотели возвести его на трон великих Капетингов? Какая низость!

– Вы предпочитаете ему сына цареубийцы, Филиппа Орлеанского? Принц несет в себе кровь императора и Габсбургов. Вы могли бы относиться к нему с большим уважением… Во всяком случае…

– Вы проиграли? Бедная дурочка… на что вы надеялись? Ведь против вас было все австрийское могущество!

– Бедная дурочка почти смогла сделать это, но наш Римский король недолго проживет на этом свете. Он умирает, даже если Меттерних еще не осознал этого. Я говорю вам все это, чтобы вы поняли, что я не провинилась перед человеком, которого люблю. Я ни на минуту не забывала думать о нем. Ни на минуту я не переставала любить его.

– У вас будут прекрасные воспоминания! – усмехнулся маркиз. – Ибо отныне вам придется забыть о нем, я с радостью вам об этом сообщаю. Я поставил его перед выбором: стать моим признанным сыном или остаться вашим любовником. И он сделал выбор. Это было нетрудно, ибо вы предпочли носиться по дорогам вместе с вашей любимой подругой. Теперь все уже сделано, все оформлено, и вам остается только посмеяться вместе со мной. Я все оформил у кюре.

– Посмеяться? – горестно воскликнула Гортензия.

– Ну да, посмеяться! Разве это не смешно? Вы оба отныне будете носить одно имя Лозаргов, а после моей смерти он унаследует и титул. Вы останетесь графиней, но между вами будет пролегать такая пропасть, которая разделит замок и Комбер. Океан, который невозможно переплыть!

– Что вы об этом знаете? Он любит меня и…

– Вы в этом уверены? А мне кажется, что он гораздо больше любит то, что станет последним сеньором, владельцем этого замка. К тому же он не из тех, кто меняет свои решения. Или же ему придется отказаться… от мечты всей его жизни!

Демонический смех сотряс его исхудалое тело, почти неразличимое среди складок одеяла…

– Вы – чудовище! – проговорила Гортензия с отвращением. – Как можете вы быть столь жестоким, столь одержимым в момент приближения минуты, когда вам придется предстать пред господом?

Он еще раз засмеялся, но смех перешел в приступ икоты. Годивелла бросилась к нему, подняла его голову вместе с подушкой и дала выпить несколько глотков какой-то буроватой жидкости, которая слегка дымилась.

– Вам следует уйти, мадам Гортензия. Он очень утомился от разговора с вами.

– Ну полноте, Годивелла! Ему доставляет такое удовольствие мучить меня, что он ни за что не откажется от этого. Я принесла ему последнюю радость…

Под действием микстуры спазмы умирающего прекратились, и, оттолкнув чашку, он снова откинулся на подушки.

– Точно сказано, племянница, очень точно! Вы дали мне последнюю радость, на которую я уже не рассчитывал. Благодарю вас за это. Что касается господа, то меня это мало волнует. Мы слишком редко с ним общались, и он едва ли удостоит чести встретить меня. Этим я избегу его упреков…

В глазах Годивеллы мелькнул ужас, и обе женщины перекрестились.

– Неужели вам никогда не хотелось помириться с окружающими и с самим собой? Вы уйдете из этого мира, не раскаявшись в содеянном?

– Я никогда ни в чем не раскаивался. Что касается сожалений, то, пожалуй, да, я сожалею, что не успел осуществить все мои желания. Начать хотя бы с вас… но я знаю, что меня вы никогда не забудете… И в ваши одинокие ночи, которые вам предстоят, вы будете думать обо мне… почти так же же много, как и о том человеке, которого я у вас отнял! А теперь уходите! Нам… больше не о чем говорить…

Тяжело дыша, он закрыл глаза. Годивелла потянула Гортензию назад, и она увидела слезы в глазах старой экономки.

– Сделайте, как он сказал, мадам Гортензия. Пусть он пребудет в мире в свои последние мгновения!

– А вы уверены, что его конец близок? И я хочу видеть Жана. Где он? Почему его нет у изголовья своего горячо любимого отца? Его место здесь. Он заплатил за него моей любовью.

– Он пошел, чтобы попытаться оказать ему последние услуги. Уходите! Завтра вся округа будет знать правду о последних месяцах жизни хозяина замка, а я хочу, имею право остаться одна с моим повелителемм!

И такое величие исходило от этой женщины, всю жизнь служившей человеку, который не заслуживал такой любви, что Гортензия опустила голову.

– Пусть будет так, как вы хотите. Я ухожу, Годивелла. Я могла бы подождать Жана на улице. Но я даже этого не сделаю. Я начинаю думать, что это бесполезно, что это ни к чему не приведет. Он сделал выбор. Будем уважать его, хоть я и умру от горя. Прощайте, Годивелла! И помните, что в Комбере всегда найдется место для вас.

Она уже направилась к низкой двери, но Годивелла остановила ее и поцеловала.

– Я передам ему все, что услышала сегодня, – прошептала она. – Не теряйте надежды, мадам Гортензия.

– Нет, Годивелла. Такие люди, как Жан, никогда не изменяют своему слову. Он навеки потерян для меня. Я только хочу, чтобы вы заботились о нем, как вы заботились о… его отце. Пойдемте, Франсуа.

Он сочувственно протянул ей руку. Едва сдержав рыдание, перехватившее горло, она на секунду оперлась на нее. После такой лавины ненависти, которая обрушилась на нее, Гортензия нуждалась в его дружбе и почти отцовском участии, которые оказались сильнее и прозорливее любви. Они молча вышли через дверь и подошли к лошадям… За ними, понурив голову, шел Пьерроне.

– Я провожу вас до границы имения, – сказал он. Но Франсуа отказался:

– Не стоит. Если Жана нет дома, то и волков нет. Но все-таки оставь эту лошадь, поставь ее в конюшню. Это позволит тебе скорее приехать, чтобы сообщить, когда все будет кончено.

Пьерроне повел лошадь к дому, а всадники направились на этот раз не к реке, а в сторону часовни и к дороге, которая шла вдоль деревни, чтобы вернуться в Комбер обычным путем и избежать любой нежелательной встречи…

Ночь была очень темной, но Франсуа знал здесь каждый камень, каждую травинку, и с ним Гортензия не боялась заблудиться. Теперь, когда никто ее не видел, слезы катились по ее щекам. Никогда еще она не испытывала такого отчаяния, такой потерянности в этом враждебном мире. Даже мощная фигура Франсуа, едущего впереди, не казалась сейчас ей поддержкой. Что делать ей в жизни без Жана? Им придется жить почти рядом, всего в каких-то двух милях, но при этом бесконечно далеко друг от друга. Она так нуждалась в нем, в его любви и его нежности, но, как видно, была ему совсем не нужна. Иначе он бы не пошел на эту ужасную сделку с дьяволом: отказаться от нее, чтобы стать владельцем Лозарга.

Послышался крик совы, полный смертной тоски, пронзивший эту темную ночь. Ночь, в которой Жан был господином, в которой он, подобно своим волкам, мог совершенно растворяться, словно призрак. Может быть, он был где-то рядом, за теми кустами, среди тех деревьев? И тогда Гортензия во весь голос закричала, и в этом крике слышалось ее безысходное отчаяние, ее безнадежная любовь: