Черный Легион: Омнибус (ЛП) - Дембски-Боуден Аарон

Эта деталь казалась мне фальшивой. Ангел Крови умер здесь на коленях, повергнутый и сраженный Первым и Ложным Магистром Войны. Но я не мог представить, чтобы Сангвиний молил о пощаде или принял столь жалкую позу, когда клинок, наконец, обрушился вниз. Память «Мстительного духа» и моей сестры, ныне воплощавшей его сознание, была столь же ожесточенной и пристрастной, как и у всех воинов Легионов.

Хариз снова и снова неторопливо обходил коленопреклоненное изваяние по кругу, поглаживая кончиками пальцев безупречно выполненные черты крыльев Архангела и отдельных прядей волос примарха. Я услышал, как мой брат сглотнул, и почувствовал, насколько ему трудно подобрать слова.

Он совершенен, — передал он мне импульсом. Самое изысканное эхо смерти, какое я когда-либо видел.

— Я часто прихожу сюда медитировать, — признался я.

— А где же Гор?

Я не раз задавал себе этот же вопрос. Мы с Ашур-Каем провели много долгих часов, выискивая хоть какие-нибудь следы наследия Первого Примарха. Мы пришли к уникальному выводу.

— «Мстительный дух» помнит всех, кто умер на его палубах. Всех, кто испустил в этих залах свой последний вздох, почтили таким образом.

— Тогда Гор должен быть здесь, — заметил Хариз.

— Я тоже так думал, однако Император не убил Гора. Император уничтожил его. Первичная материя его тела была уничтожена, а душа — удалена из реальности.

— Изгнана?

— Изгнание подразумевает существование где-то в ином месте. Она была… стерта. Вырвана из бытия и разделена на части до полного отсутствия. Его смерть не оставила никакого отголоска, который мог бы запомнить корабль, — я указал на коленопреклоненного Ангела. — Так что здесь только Сангвиний, стоящий на коленях перед разбитым троном Гора.

Какое-то время мы с братом хранили молчание. Дружеское молчание — я давал ему время впитать в себя все то, что уже становилось для меня рутиной. Месяцем раньше, увидев это страдание умирающего полубога, увековеченное в сером пси-хрустале, я перестал дышать и лишился дара речи. Теперь же это был просто мой дом.

— Ты увидел достаточно? — тактично поинтересовался я.

— Хайон, я — Тауматург. Творец чудес. Мне никогда не было достаточно увиденного и узнанного, однако, если ты желаешь двинуться дальше, я составлю тебе компанию. Какие еще чудеса находятся на борту этого корабля? — теперь, увидев наш звездолет, он вел себя заметно более учтиво. Это также являлось тенденцией, с которой мне предстояло встречаться еще много раз в будущем, когда наши пути пересекались с братьями из других Легионов.

— Множество иных. Впрочем, ты еще не дал согласие выковать для меня оружие.

— Тогда я даю согласие здесь и сейчас. Но перед тем, как ковать клинок, понадобится несколько недель, чтобы подстроить компоненты под твою аниму, — он провел большим пальцем по своему инкрутированному жемчугом лицу, и в его темных глазах вновь появилась задумчивость. — Ты принес мне сырье?

Я почувствовал, что улыбаюсь его неожиданному профессионализму. Это, наконец-то, был тот мастер-оружейник, которого я разыскивал.

— Я принес тебе материалы, подобных которым ты никогда не видел раньше, Хариз. Кровь клонированных примархов. Обломки Сокрушителя Миров, булавы Гора Луперкаля. Пепел Царственного, Солнечного Жреца и Воплощения Астрономикона.

Его разум потянулся к моему, испытывая яростную потребность узнать, не солгал ли я. Но я никогда не был лжецом. Каждое сказанное мной слово не являлось ничем иным, кроме как холодной истиной.

— Есть и еще, — посулил я ему. — Хариз, на борту этого корабля находится меч самого Сангвиния. Он лежал рядом с его трупом, когда Гор сразил его. Эзекиль подарил его трем из нас, позволив использовать куски сломанного клинка, как мы сочтем нужным.

Я последним пустил подарок в дело. Телемахон вплавил свою часть в новую серебряную лицевую маску исключительной красоты. Леор с типичным для Пожирателя Миров неизяществом перековал свои фрагменты на сотни мономолекулярных зубьев для арсенала цепного вооружения.

Теперь глаза моего брата светились не только благоговением. В них сверкала алчность, бесстыдная жадность. Коль скоро я давал ему для создания нового клинка такие материалы, то цена, несомненно, должна была стать столь же великой.

Если мне будет позволено немного поразмышлять, то, насколько я понимаю, фрагменты меча лорда Рогала Дорна были использованы при создании Меча Верховных Маршалов — реликвии, которой до сих пор дорожат в Империуме в это последнее, темное тысячелетие. Точно так же Телемахон хранил свой лицевой щиток на протяжении тысяч лет.

И напротив, многие фрагменты клинка лорда Сангвиния пошли на зубья цепного топора, который Леор потерял в болоте менее чем через десять лет после создания. Не все из нас одинаково обращаются с легендами.

— Если это должно быть силовое оружие, — заметил Хариз, — возникает вопрос о психически резонирующих материалах, необходимых для создания генератора силового поля.

Тауматург угадал мое намерение. Он уже поворачивался к невероятной, сотворенной страданием статуе Сангвиния, когда я расколол ее внезапным телекинетическим импульсом. Комнату осыпало дождем зазубренных ножей из серого стекла, лязгающих о дюрасталевый пол.

В звенящей тишине я услышал вопль Сангвиния. Это тоже казалось фальшивым. Прихоть варпа? Заблуждения одержимого призраками корабля? В любом случае, это было неважно. Я указал на покров разбитых кристаллов.

— Используй их.

Я наблюдал за его работой в литейных на борту «Мстительного духа». В воздухе между мной и Харизом повисло великое множество не произнесенных вслух слов. Я немного рассказал ему о своем странствии за Огненный Вал, а он, в свою очередь поведал немного о том, какие группировки прибегали к его услугам. Он считал меня скрытным и неприятным. Я считал его наивным до глупости. С моей точки зрения, ему повезло, что его не поймала и не поработила какая-нибудь группировка, желающая использовать его в качестве домашнего оружейника.

Хариз представлял собой редчайшее явление: подлинного наемника, предоставляющего свое мастерство любому военачальнику, который способен уплатить названную им цену. Часть работы вызывала у него стыд, в этом я был уверен. От его ауры периодически исходили такие волны, когда разговор становился слишком личным. В подобные моменты он умолкал и больше ничего не говорил. Я не видел пользы в том, чтобы давить на него.

Мы были братьями, но не близкими — взращенными на одном и том же, однако рожденными в разных культурных кастах. Его корни были насыщены декадентством и гедонистической непринужденностью класса зажиточных мастеров-ремесленников. Я же происходил из более философических, созерцающих небо слоев общества.

Писания Старой Земли — Былой Терры — повествуют нам о трех столпах ее примитивных сообществ: Трудящихся, Молящихся и Ведущих. Крестьяне, жрецы и князья.

Тизка была похожа, но без варварской претенциозности. Наш кодекс гласил: «Ixacalla teotich asta hicuan», что означало: «Все равны под сияющим солнцем». Взаимодействие между кастами было разрешено и даже поощрялось.

В Тысяче Сынов Хариз стал одним из лучших мастеров-кузнецов Легиона, сплетая колдовство с искусством железодела в свой собственный путь Искусства. Он стремился к психическому мастерству не ради знания, войны или власти, а чтобы использовать его в своем ремесле. Меня восхищала его практичность, хотя я и сознавал, что ему повезло избежать Рубрики. Когда безрассудство Аримана опустошило Легион и убило тех, кто обладал наиболее слабым шестым чувством, я ожидал, что Хариз и подобные ему закончат свою жизнь в числе пепельных мертвецов.

В процессе ковки оружия он использовал мою кровь. Он использовал мое дыхание, мои эмоции и мои воспоминания. Клинок был настроен на меня, на мою душу, еще до того, как я вообще прикоснулся к нему. Ему была придана идеальная форма под мою руку еще до того, как мои пальцы сомкнулись на его рукояти.