Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

Старик Чарторыжский обратился к Казанове и с самым теплым участием спросил его, что у него вышло с Браницким.

— Я подробно расскажу вам всю историю, граф, но только после ужина и с глазу на глаз.

После ужина Казанова рассказал старику весь казус, не упуская ни малейшей подробности, и просил его совета.

— Я в таких делах уклоняюсь давать совет, — ответил старый магнат. — Тут надо совершить либо ничего, либо очень много.

Казанова нашел этот ответ полным мудрости. В сущности в нем и заключался совершенно определенный совет. На другой день он написал Браницкому следующее письмо, помеченное 5 марта 1766 года:

«Вчера вечером, ваше превосходительство, в театре, вы с легким сердцем нанесли мне оскорбление, не имея никакого права и никакой причины так действовать по отношению ко мне. Из этого я должен заключить, что вы меня ненавидите и, следовательно, питаете желание вычеркнуть меня из числа живущих. Я могу и желаю доставить вам такое удовлетворение. Итак, соблаговолите захватить меня с собою в ваш экипаж и отвезти в такое место, где моя погибель не делала бы вас виновным перед польскими законами и где бы я мог пользоваться таким же преимуществом, если Бог поможет мне убить ваше превосходительство. Я не делал бы вам такого приглашения, если б не верил в благородство вашей души».

Упоминание в этом письме о польских законах объясняется тем обстоятельством, что в то время был издан закон, по которому дуэль в пределах города Варшавы и ближайших окрестностях (кажется, на 120 верст вокруг города) была запрещена под страхом смертной казни.

Браницкий тотчас известил его, что принимает его вызов, предоставляет ему выбор оружия и место встречи, и просил только, чтобы дуэль состоялась в тот же день. Казанова ответил полным согласием. Тогда граф прислал за ним экипаж с просьбою пожаловать для переговоров. Казанова ответил, что разговаривать им больше не о чем и что он поедет не иначе как прямо на место дуэли. Не прошло и часа, как к нему явился сам граф. Он был один, его люди остались на улице. Он тотчас выслал трех посетителей, бывших в это время у Казановы, запер на замок дверь и уселся на кровати. Не постигая, что все это значит, Казанова на всякий случай взял свои пистолеты.

— Не беспокойтесь, — сказал ему Браницкий, — я пришел не затем, чтобы зарезать вас, а затем, чтобы сказать вам, что принимаю ваш вызов и что раз дуэль решена, я не привык ее откладывать до другого дня. Следовательно, нам надо драться либо сегодня, либо никогда.

— Мне сегодня нельзя, — отвечал Казанова. — Сегодня среда, почтовый день, притом я должен закончить работу для короля.

— Вы кончите ее после дуэли. По всей вероятности, вы останетесь живы, ну, а погибнете, так ведь король охотно простит вам вашу неаккуратность. Наконец, ведь мертвые срама не имут.

— Я должен также написать завещание.

— Ну, вот еще, завещание! Да что за черт, вы, должно быть, боитесь смерти! Полноте! Завещание вы напишете, когда вам минет пятьдесят лет.

— Но, ваше сиятельство, что побуждает вас так упорно сопротивляться отсрочке? — Я не желал бы попасть впросак. — Вам нечего, кажется, этого опасаться с моей стороны.

— Это так, но нас обоих могут арестовать сегодня же, по повелению короля.

— Это совершенно невероятно, если только вы сами не разгласите историю.

— Вы меня смешите! Я понимаю вашу уловку. Но я не дам вам сделать мне вызов безнаказанно. Я дам вам удовлетворение, но либо сегодня, либо никогда.

— Хорошо-с! Эту дуэль я принимаю до такой степени близко к сердцу, что не хочу дать вам ни малейшего предлога уклониться от нее. Приезжайте за мной после обеда; я должен подкрепить свои силы.

— С удовольствием. Что до меня касается, то я предпочитаю хорошенько поужинать потом, нежели пообедать прежде.

— У всякого свой вкус.

— Само собою. Но, кстати, вы упоминали о шпагах. Зачем на шпагах? Я хочу драться на пистолетах, я не могу сражаться на шпагах с неизвестным.

— Что вы подразумеваете под словом неизвестный? Я вас покорнейше прошу воздержаться от оскорблений меня в моем доме. Я могу вам указать в Варшаве два десятка лиц, которые поручатся за меня, что я не специалист фехтовального искусства, не профессор. А на пистолетах биться я не желаю, и вы не можете меня к этому принудить, потому что вы же сами предоставили выбор оружия мне; у меня ваше письмо.

— В сущности, вы правы. Но вы человек любезный, я уверен, что вы не откажетесь драться на пистолетах, коли я уверяю вас, что вы этим доставите мне большое удовольствие. Вам ничего не стоит сделать мне эту уступку. Ведь обыкновенно по первому выстрелу дают промах. И если я промахнусь и вы потом промахнетесь, то обещаю вам, что мы потом будем биться на шпагах, сколько вашей душе угодно. Вы не откажете мне в этом удовольствии?

— То, что вы сказали, мне нравится, и я охотно удовлетворю вас, хотя мне придется сделать над собою насилие, потому что дуэль на пистолетах я считаю варварством. Я согласен. Вы возьмете с собою пару пистолетов, при мне их зарядите, и за мною остается право выбора. Если мы оба сделаем промах, то мы деремся на шпагах до первой крови или, коли пожелаете, насмерть. Вы пожалуете за мною в три часа, и мы отправимся в такое место, где будем вне угрозы закона.

— Прекрасно, вы очень любезны. Дайте мне обнять вас. Вы даете мне честное слово, что никому ничего не скажете, потому что тогда нас обоих тотчас арестуют.

— Как можете вы сомневаться в моем молчании!

— Ну, хорошо, хорошо! До свидания! В три часа!

После того Казанова запаковал все бумаги, которые он должен был передать королю, и вручил их своему верному другу Кампиони, прося передать этот пакет в случае его смерти. На Кампиони можно было положиться вполне, что он никому не скажет ни слова. Затем Казанова с аппетитом покушал, а в назначенный час за ним заехал его противник.

Казанова не взял с собою слуги, а с Браницким было двое. Граф заметил Казанове, что он напрасно не берет никого с собою, потому что может иметь нужду в помощи. Казанова ответил, что полагается на благородство своего противника и уверен, что в случае надобности его люди окажут ему помощь. Браницкий подал ему руку я уверил его, что он может быть в этом спокоен.

Дорогою Казанова хотел было спросить, куда они едут, но раздумал. Долго сидели они молча, наконец наш герой порешил завести какой-нибудь, хоть пустячный разговор, чтобы только убить время. Они перекидывались незначительными фразами. Не прошло и полчаса, как экипаж остановился у ворот какого-то очень красивого сада. Противники направились в беседку. Один из гайдуков графа положил на стол пару громадных пистолетов, фута по полтора длиною, пороховницу и весы. Он отвесил заряд пороха, зарядил пистолеты и вновь положил их на стол, крест-накрест. Тогда Браницкий сказал, обращаясь к Казанове: