Знаменитые авантюристы XVIII века - Автор неизвестен Биографии и мемуары

Казанова был очевидцем всей этой дикой сцены. Обсудив ее хладнокровно, он нашел, что оба действующие лица были достаточно виноваты. Томатис подверг Браницкого явному позору — высадил его из своего экипажа, но граф слишком уж бесцеремонно туда вломился и слишком надменно повел себя, приказав ударить обидчика своему гайдуку. Конечно, дело это даже и косвенно не задевало Казанову, но у него осталось все же какое-то тяжелое впечатление обиды. «Словно, — говорит он, — на мою долю пришлась половина пощечины, полученной Томатисом». А тут еще подлила масла в огонь Бинетти: встретившись как-то с Казановою, она рассыпалась в коварных и явно насмешливых сожалениях по поводу печального происшествия, случившегося с «другом» Казановы. Ему тогда удалось убедить себя, что он не обратил никакого внимания на глупенькие инсинуации злой бабенки, но ясно, что в душе его залегло неизгладимое, глухое чувство раздражения против Браницкого. Он стал задумываться. Его положение день ото дня делалось все более и более блестящим; он перезнакомился со всею варшавскою знатью, был всюду прекрасно принят. У первейшего магната Чарторыжского он стал совсем своим человеком, ежедневно там обедал. Он метил в личные секретари к королю, который был к нему как нельзя болев милостив. Надо было вести себя осторожнее.

В день св. Казимира, 4 марта, в именины старшего брата короля, при дворе был блестящий обед, на который и Казанова удостоился приглашения. После обеда король спросил Казанову, будет ли он в театре, где в тот вечер впервые давали пьесу на польском языке. Казанова отвечал, что он еще не освоился с польским языком, и ему будет неинтересно смотреть непонятную пьесу, но король возразил: «Все равно, приезжайте и приходите ко мне в ложу!». Казанова, разумеется, принял приглашение.

Во втором антракте был балет. Новая балерина Казаччи так восхитила короля, что он даже аплодировав ей — милость почти беспримерная. Казанова не был знаком с этою танцовщицею. Ее официальным покровителем был граф Понинский. Казанова часто бывал у него, и граф каждый раз шутливо выговаривал ему за то, что Казанова знаком со всеми актрисами, а с Казаччи все еще не познакомился. В этот раз Казанова вздумал зайти к ней в уборную и поздравить ее с милостью, оказанною королем. Проходя по коридору, он видел Бинетти, выходившую из своей уборной с графом Браницким. Казанова обменялся с ними поклоном и прошел к Казаччи. Та очень удивилась, видя его перед собою в первый раз, начала ему любезно выговаривать за то, что он не хочет знать свою землячку; Казанова рассыпался в любезностях и извинениях. Кончилось тем, что земляки подружились и в знак заключенной дружбы поцеловались. И вот как раз в тот момент, когда Казанова целовал Казаччи, Браницкий, который за минуту перед тем был со своею возлюбленною Бинетти, вдруг вошел в уборную Казаччи. Ясно, что он шел следом за Казановою. Но с какой целью?.. Значит, он уже заранее решил повздорить с ним?

Как только Браницкий, в сопровождении своего адъютанта Бининского, вошел в уборную, Казанова встал, частью из простой вежливости, частью потому, что он уже кончал свой визит и собирался уходить. Он бы тотчас и вышел, но Браницкий остановил его и сказал:

— А я, кажется, вошел сюда невпопад, милостивый государь. Вы, я вижу, влюблены в эту особу?

— Конечно, влюблен, граф, — ответил Казанова, очевидно, намереваясь придать разговору шуточный оборот. — А вы сами разве не находите ее очень милой?

— О, я нахожу ее в высшей степени милой! Скажу вам более, я влюблен в нее, и мой нрав не таков, чтобы равнодушно переносить соперника.

— Этого я не знал, граф. Теперь буду знать и прекращу свое ухаживание.

— Значит, вы мне ее уступаете?

— С полным удовольствием, граф. По-моему, каждый должен сделать уступку такому человеку, как вы.

— Это хорошо; только я считаю человека, который делает уступки, трусом.

— Это очень сильно сказано, граф.

И, проговорив эту реплику, Казанова уставился своими горячими глазами на графа, указывая ему рукою на рукоять своей шпаги. Вслед затем он вышел, услыхав ясно раздавшиеся ему вслед слова Браницкого: «Венецианский трусишка!». Сдерживая свое бешенство, Казанова обернулся и — сколько мог хладнокровно — сказал своему обидчику:

— Венецианский трусишка может убить храброго поляка, если он потрудится выйти из театра.

И, не дожидаясь ответа, он вышел на улицу и стал ждать. Но Браницкий не появлялся. Казанова ждал, пока не окоченел от холода (дело было в начале марта). Тогда он кликнул свою карету и уехал. Обдумав дело, он остался доволен тем, что Браницкий не вышел по его предложению. С ним был его адъютант Бининский, который, по тогдашним польским нравам, должен был вступиться за своего начальника, и Казанова был бы просто-напросто убит как собака. Такое нападение скопом на одного, по словам Казановы, было самым обычным явлением среди поляков. Не знаем, прав ли он в этом.

Возвратясь домой, Казанова вновь зрело обдумал свой казус. Его назвали трусом в присутствии посторонних свидетелей; кроме Казаччи и Бининского всю сцену созерцали еще четверо каких-то офицеров, незнакомых Казанове. Он решил рассказать всю историю королю и просить его, чтобы он принудил своего любимца Браницкого дать ему, Казанове, полное удовлетворение. Он отправился к Чарторыжскому, в надежде, что у него за ужином увидит короля. Но Станислав-Август как раз в этот вечер не был у Чарторыжского. Сели за ужин. Казанова ничего не ел, и его угнетенное состояние бросалось в глаза. Любивший его старик Чарторыжский, не подозревая причины его мрачности, все подшучивал над ним. К концу ужина приехал князь Любомирский. Он сначала не заметил Казановы, но когда уселся, вдруг увидал и с жаром обратился к нему и стал выражать горячие сожаления «о случившемся». Очевидно, ему уже передали о схватке. «Браницкий был пьян, — утешал он нашего героя, — не сердитесь на него; разве пьяная болтовня может обидеть порядочного человека!»

Его слова возбудили всеобщее любопытство.

— Да что такое? В чем дело? — раздались голоса. Казанова упорно молчал. Накинулись с расспросами на Любомирского, но тот, взглянув на Казанову и видя, что он безмолвствует, отвечал, что коли тот молчит, то он не считает возможным разглашать дело, которое его касается.

Старик Чарторыжский обратился к Казанове и с самым теплым участием спросил его, что у него вышло с Браницким.

— Я подробно расскажу вам всю историю, граф, но только после ужина и с глазу на глаз.

После ужина Казанова рассказал старику весь казус, не упуская ни малейшей подробности, и просил его совета.