Сталин - Дмитрий Волкогонов

"Тов. ВОРОШИЛОВУ.

Получил твое ужасное письмо.

Мое письмо кончалось: "обнимаю".

Твое письмо кончается "негодяем".

После этого что же писать?

У каждого человека есть или, вернее, должна быть своя личная гордость. Но я хотел бы устранить одно политическое недоразумение. Я писал письмо личного характера (о чем теперь очень сожалею), в тяжком душевном состоянии; затравленный, я писал просто к человеку большому; я сходил с ума по поводу одной только мысли, что может случиться, что кто-то поверит в мою виновность.

И вот, крича, я писал: "Если вы думаете "неискренне" (что я напр., кировские статьи писал "неискренне"), а оставляете меня на свободе, то вы сами трусы и т.д. И далее: "А если вы сами не верите в то, что набрехал Кам... и т.д. Что же, я думаю, по-твоему, что вы - трусы или обзываю трусами руководство? Наоборот, этим я говорю: так как всем известно, что вы не трусы, значит, вы не верите в то, что я мог написать неискренне статьи. Ведь это же видно из самого письма!

Но если я так сумбурно написал, что это можно понять, как выпад, то я - не страха ради иудейска (так в тексте. - Прим. Д.В.), а по существу, - трижды, письменно и как угодно, беру все эти фразы назад, хотя я совсем не то хотел сказать, что ты подумал.

Партийное руководство я считаю замечательным. И в самом письме к тебе, не исключая возможности ошибки со мной с вашей стороны, я писал: "В истории бывают случаи, когда замечательные люди и превосходные политики делают тоже ошибки частного порядка"... Разве этого не было в письме? Это же и есть мое действительное отношение к руководству. Я это давным-давно признал и не устану это повторять. Смею думать, я доказал это своею деятельностью за все последние годы.

Во всяком случае, это недоразумение прошу снять. Очень извиняюсь за прошлое письмо, впредь отягощать никакими письмами не буду. Я - в крайне нервном состоянии. Этим и было вызвано письмо. Между тем мне необходимо возможно спокойнее ждать конца следствия, которое, уверен, докажет мою полную непричастность к бандитам. Ибо в этом - правда.

3.IX.36 г. Прощай. БУХАРИН"302.

Бухарин сказал: "Прощай". Но Сталин еще раз ослабил хватку горла задыхающегося Бухарина. 10 сентября 1936 года "Правда" сообщала, что Прокуратура СССР, не найдя данных, подтверждающих факт преступления, дело прекращает. Но это была лишь передышка. Сталин решил, что в следующем акте трагедии главным действующим липом будет Пятаков. Он сам установит очередность спектаклей. В феврале подойдет очередь Бухарина... Февральско-мартовский Пленум ЦК 1937 года не только теоретически "обоснует" необходимость кровавой жатвы, но и бросит под сталинские серпы новые жертвы...

Сталин расчищал место на пьедестале. Еще один соратник Ленина оказался на обочине. "Вождь" почувствовал, что он может, вправе единолично принимать самые крупные решения. А разве, думал Сталин, это противоречит принципам диктатуры пролетариата, роли вождей в революции?

О диктатуре и демократии________________________________

Ленинские томики в библиотеке Сталина были густо испещрены рукой владельца. Одна деталь: изучая, читая, знакомясь, а может быть, просто разыскивая нужную цитату или мысль у Ленина, генсек мало интересовался ленинскими идеями о демократии. Но о диктатуре пролетариата - пометок много. Хотя, повторю еще раз: диктатура и демократия - две стороны одной медали, если речь идет о пролетарской диктатуре.

...Находясь в начале 1917 года вдали от России, Ленин с головой ушел в теоретическую работу. Записи в тетради, которые вошли в историю как известная "синяя тетрадь", были озаглавлены: "Марксизм о государстве". В тревожные дни июля, когда Временное правительство пыталось разгромить партию большевиков и физически уничтожить вождя революции, Ленин продолжил свою работу над книгой в Разливе. На основе многочисленных заметок, собранных в "тетради", положений, идей, высказанных основоположниками научного социализма, Ленин за несколько недель августа - сентября написал свой известный труд "Государство и революция". Меня, еще раз перечитавшего его в ходе работы над этой книгой, особенно интересовали идеи о государстве переходного периода, о диктатуре пролетариата.

Ленин вопрошает:

- Каково же отношение этой диктатуры к демократии?

И отвечает словами "Коммунистического манифеста": "...превращение пролетариата в господствующий класс и завоевание демократии". Да, подчеркну это особо: Ленин, к сожалению, видел в диктатуре главный инструмент для подавления эксплуататоров, угнетателей. Без этого тогда, по Ленину, нечего было и браться за социальное переустройство общества, бороться за материализацию идеалов социализма.

Демократия и диктатура - понятия соотносимые. В известном смысле любое государство есть политическая диктатура господствующих классов. Приведу еще одну выдержку из "Государства и революции". Диктатура пролетариата, писал Ленин, "соединяет насилие против буржуазии, т.е. меньшинства населения, с полным развитием демократии, т.е. действительно равноправного и действительно всеобщего участия всей массы населения во всех государственных делах...". Эти ленинские акценты на полное развитие демократии особенно важны, но генсек на них фактически не обращал внимания.

В диктатуре пролетариата, родившейся в Октябре 1917 гола, насилие занимало ведущее место. И это объяснимо: шла борьба за то, чтобы победить, устоять, выжить. Но как-то сложилось, что не только в буржуазной литературе, но порой и в марксистской, прежде всего в 20-е и 30-е годы, рассматривалась лишь эта грань диктатуры. В то же время Ленин считал, что созидательная, демократическая функция диктатуры пролетариата не только важнейшая, но имеет тенденцию стать главной и единственной. Хотя при жизни вождя для этого было сделано немного. Сталин не разделял, во всяком случае на деле, эту идею Ленина. Для него в диктатуре пролетариата как форме власти трудящихся главным навсегда остался насильственный элемент.

Уже в начале 30-х годов проницательные люди могли почувствовать, что ленинские слова: "...не нам принадлежит... аппарат, а мы принадлежим ему"303 отражают реальное положение дел. Рождалась диктатура бюрократии. Коллективной бюрократии. А бюрократия постепенно порождала элиту, целую иерархию начальников. Директивы становились едва ли не главным средством социального общения. Все решалось в кабинетах. Собрания, сессии, съезды, пленумы лишь "одобряли", "поддерживали". Народовластие - только на словах. Шестеренки бюрократической машины крутились небыстро, но неотвратимо. У главного пульта сидел Сталин, поглядывая из окон Кремля на свое детище. Таким уродливым стал переход к социализму, сталинскому социализму.

Сталин никогда не понимал, не хотел понимать сути пролетарской демократии, самого существа народовластия. Знакомство с его архивом, заметками, записками, записями речей свидетельствует: демократия для него была не более чем свободой поддерживать (только поддерживать!) решения партии. Ну а поскольку, как полагал Сталин, партию олицетворяет он, Генеральный секретарь, то подлинный демократизм заключается в согласии, одобрении его выводов, решений, намерений. Не все сразу заметили, что Сталин, разделываясь с Троцким, Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Пятаковым, Рыковым и другими лидерами партии, мыслящими иначе, чем он, подчеркивал при этом не их различия с ним, Сталиным, а с ленинизмом. Один из самых коварных, антидемократических приемов Сталина заключался в отождествлении (во всех случаях!) своей позиции, взглядов, решений с ленинскими. Не все сразу заметили, что благодаря такому приему никто и не мог оказаться правым в полемике, схватках со Сталиным. Для этого, по сути, нужно было развенчивать Ленина! На это, естественно, никто решиться не мог.

Да, конечно, есть вопросы, по которым Сталин выступал с достаточно обоснованных позиций (например, о возможности построения социализма в СССР). Но ведь в конце концов генсек сумел так все представить, что его ошибки в национальном вопросе, отрицательное отношение к "позднему" нэпу, ложная концепция классовой борьбы, неправильное понимание сути коллективизации и преувеличение роли аппарата в политической структуре государства были не чем иным, как истинной интерпретацией подлинного ленинизма! Однажды, схватившись с Бухариным накануне его вывода из состава Политбюро, Сталин гневно бросил:

- Вся ваша компания - не марксисты, а знахари. Никто из вас не понял Ленина!

- Что же, один ты понял?!

- Я повторяю, вы не поняли Ленина! Разве ты забыл, сколько раз тебя бил Ленин за левачество, оппортунизм и путаницу?

Почти этими же словами Сталин будет "прижимать" Бухарина на апрельском Пленуме ЦК и ЦКК в 1929 году. Красная нить всех его пространных рассуждений: он, Сталин, защищает ленинизм. И в том числе его понимание народовластия, демократии. В узурпации генсеком монополии на толкование ленинских положений один из истоков многих будущих бед. Никто не смог тогда показать несостоятельность догматических претензий Сталина на роль единственного "защитника" ленинского наследия. Хотя, по большому счету, ленинизм помог Сталину создать тоталитарное государство.