«Упрямец» и другие рассказы - Орлин Василев

товарищ Велева! Просим вас принять то, что лично вы и ваша семья честным своим трудом заработали за истекший хозяйственный год. Кроме того, имею честь сообщить, что по случаю Нового года правление трудового сельскохозяйственного кооператива имени Георгия Димитрова в селе Бунино Врачанского края постановило: строительной бригаде с первых же дней наступающего года приступить к закладке фундамента для вашего нового дома. По проекту, составленному настоящим архитектором!

Потом обернулся к подводам и скомандовал:

— Разгружай, товарищи!

И сильные крестьянские руки подхватили тяжелые мешки…

Музыка играет, а детишки хором скандируют:

— Героине труда слава! Героине труда слава!

Но Дона вряд ли видела груды мешков, вряд ли слышала обращенные к ней приветствия. Едва передвигая ноги, подошла она ко мне. Глядит на меня и плачет, — а глаза у нее такие же ясные, такие же изумленно растерянные, как в те далекие, прежние времена.

— Петко…

— Что, Дона?

— Ничего, родной… Ничего.

…По взволнованному лицу моего гостя тоже текли слезы радости.

— Вот и все, — закончил свое повествование бай Петко. — Если может из этой истории получиться новогодний рассказ, ты уж сам приделай к нему какой-нибудь конец — как там полагается по законам этого вашего социалистического реализма.

1956

Перевод М. Михелевич.

КОНФЛИКТ

Старуха выдернула из штепселя шнур электрической плитки, взяла нож и стала соскребать засохшее тесто с краев луженой кастрюли. Потом сняла плотно закрытую крышку и посыпала петрушкой кипящее, покрытое булькающими пузырьками кушанье.

Маленькая кухонька сразу наполнилась благоуханием поджаренного лука, лаврового листа и черного перца: знаменитая «попская яхния» тетки Рады была готова.

Лишь теперь старуха распахнула двустворчатое кухонное окошко, да так широко, что закачали тяжелыми головками высокие георгины, буйно разросшиеся вдоль стены.

— Пускай по всему кварталу разносится запах, — хитро усмехнулась она, щуря все еще молодые, полные душевного света глаза.

Рада давно заметила, что всякий раз, когда она готовила попскую яхнию и открывала окна, прохожие невольно замедляли шаг возле их забора, а кое-кто приостанавливался и втягивал носом воздух… Сейчас никого поблизости не оказалось, только георгины высоко поднимали свои круглые шапки, как будто их яркоцветные воронки тоже хотели вдохнуть идущий из кухни аромат.

Рада снова засуетилась — поставила на стол тарелки, положила вилки, приготовила две салфетки, белые, как облачко над Витошей. Потом нарезала и сложила в неглубокую корзинку хлеб, достала солонку, хотя отлично знала, что все посолено в меру. И огляделась вокруг — не забыла ли она чего-нибудь. Нет, все в порядке. Оставалось только ждать, когда из школы вернется внук.

— Только бы не заигрался по дороге, а то от голода домой не дойдет, — с шутливой озабоченностью проговорила она вслух и посмотрела на дорогу, обсаженную деревьями айвы, — до самой земли склонили они свои ветви под тяжестью крупных плодов.

Внук, размахивающий сумкой, еще не показывался на улице, но женщина не отходила от окна, не могла оторвать глаз от открывавшейся перед ней манящей шири.

Ее домик стоял на холме за городом, вблизи Сосновой рощи. Оттуда на юг спускалась утопающая в осенних садах софийская равнина. По ту сторону дороги садов становилось меньше, они островками рассыпались среди убранных полей. Дальше мягкие складки равнины все круче забирались вверх, незаметно переходя в лесистое предгорье. И над всей этой земной ширью волшебница осень с безумной щедростью расплескала все свои краски — всюду пылали бесчисленные оттенки багрянца, переливающегося в светло-желтый, оранжевый, зеленый, в синий, лиловый, алый, медно-красный, резедовый и гаснущий вдали сиреневый…

А там высоко, между Витошей и Лозенской горой, огромным крылом распростерлось неяркое голубовато-сизое небо с разбросанными тут и там пушистыми облачками.

Солнце, отдавшее уже свой летний жар, не грело, а только ласково поглаживало.

Да и гора над Софией, смирив свою весеннюю гордость, лежала, как горбатая старушка на припеке, набираясь тепла на долгую зиму.

Ощущение осеннего покоя охватило тетку Раду и снова растревожило боль, и без того не затихавшую в ее сердце.

— Петр… сыночек, Петр… — беззвучно прошептали старческие губы, а глаза затуманились влагой.

Вот как раз такой тихой золотой осенью туда, в эти горы, ушел ее сын. У него не хватило духу сказать ей, куда он идет, но она поняла, всем своим материнским сердцем почуяла, что, может быть, в последний раз провожает его у этой покосившейся, почерневшей от дождей калитки.

Годы прошли с тех пор. Русские раздавили гитлеровцев. Стерты с лица земли и болгарские изверги, погубившие ее сына. Каждый год в день партизанского праздника ездила она в далекие Родопы, чтобы возложить на братскую могилу и свои цветы… И все-таки как выдастся такая осень и как поднимет она глаза к синеющим вдали горам — начинает ей казаться, что вот-вот откуда-нибудь покажется Петр. Так просто — вынырнет из-за красной фабричной ограды, еще издали заметит ее, приветливо взмахнет рукой, улыбаясь до ушей и крикнет…

— Ба-бушка!.. Ты чего это, бабушка, не видишь меня, что ли?

— Господи боже мой! — вздрогнула старуха, так что даже сердце у нее заколотилось.

Погруженная в далекое, ушедшее, она не видела, как внук прошел всю улицу, не слышала, как открылась калитка, и заметила его лишь тогда, когда он окликнул ее, пробегая по дорожке среди цветов, сам маленький, хорошенький, как цветок, с кудрявой русой головкой, с ясными удивленными глазенками, с алым галстуком на шее.

— Смотришь, смотришь на меня, а ничего не видишь! — надул губы мальчик и замахнулся на бабушку сумкой.

В деревянном пенале загремели карандаши, пуговицы, перышки и другие ребячьи сокровища.

Бабушка с притворным испугом всплеснула руками и отскочила от окна.

— Сдаюсь!

Нахмурившийся было мальчуган не утерпел — уморительная рожица лисички-сестрички, которую состроила бабушка, чуть не с самой колыбели смешила его до слез. Рассмешила она его и сейчас.

Засмеялась и Рада, торопливо открыла дверь и впустила внука.

— Скорей, раздевайся! — командовала она. — Мой руки… Знаешь, какую я тебе яхнийку приготовила, попскую! Слышишь, как пахнет?

Но проголодавшийся мальчик не спешил. Стоя с сумкой в руках, он разглядывал