На зависть Идолам (ЛП) - К. М. Станич

«Что ты делаешь, Марни?» — спрашиваю я себя, но на самом деле не знаю. Я не уверена.

Бёдра Тристана прижимаются ко мне, его твёрдая, горячая длина дразнит меня через шорты. Его дыхание учащается, а затем он левой рукой стягивает штаны. Он отодвигает мои шорты в сторону, и в тот же миг я чувствую, как его кончик прижимается ко мне.

Он смотрит на меня сверху вниз серым, как лезвие, взглядом, его правая рука всё ещё держит мои запястья, прижатыми над моей головой. Моя обнажённая грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, но я ничего не говорю. Я не могу. У меня заплетается язык.

— Я так сильно хочу тебя, Марни, — говорит он, и я стону, прижимаясь к нему. Он закрывает глаза, как будто ему больно. Всего лишь один сильный толчок его бёдер, и мы были бы соединены вместе. Вместо этого он открывает глаза и просто снова смотрит на меня. — Я хочу трахать тебя до тех пор, пока ты не забудешь, что встречаешься с кем-то ещё, овладеть тобой так, чтобы ты стала только моей.

— Но? — шепчу я, и Тристан чертыхается, отстраняясь от меня и натягивая штаны, когда я сажусь. — Тристан, подожди.

— Я не могу этого сделать. Я, блядь, не могу этого сделать, Марни.

Он направляется в ванную, хлопает дверью, а затем включает душ. Я остаюсь на столько, сколько мне нужно, чтобы привести в порядок свою одежду.

В день собрания Клуба все нервно смеются. Я знаю, что мы все должны уехать самое позднее к двум, но прежде чем я уйду, прежде чем я отправлюсь навстречу закату, чтобы провести целое лето вдали от Тристана Вандербильта, я должна увидеть его снова.

Он снова в своей комнате, сидит на кровати в чёрной футболке и джинсах, уставившись в свой телефон. Он хмуро смотрит на меня, когда я вхожу.

— Прекрати это, — велю я, но он отворачивается и проводит пальцами по волосам.

— Поверь мне: ты не захочешь быть здесь, когда приедет Уильям. Он бьёт собственного сына. Представь себе всё то, что он мог бы сделать с тобой. Случаем благотворительности, девушкой не из нашего общества.

— Ты не сможешь оттолкнуть меня, — говорю я ему, хватая игру в «Твистер» и подходя к большому пустому месту на полу справа от его кровати. — Что бы ты ни делал, это не сработает. Я видела тебя настоящего, и это не то, что можно исправить.

— Я тебе не нравлюсь. Этого просто не может быть, — насмехается он, звуча очень похоже на Крида в ту первую ночь, когда мы…

— Почему? Потому что ты отчаянно предан, остр, как гвоздь, и единственный человек, известного мне, кто может не отставать от меня в учёбе? Или, может быть, это потому, что у тебя волосы цвета вороновых перьев, глаза цвета луны холодной ночью или пресс такой твёрдый, что им, наверное, можно колоть орехи?

— Колоть орехи? — эхом отзывается он, и я ухмыляюсь, раскладывая пластиковый лист со всеми цветными кружочками на нём.

— Да, типа, воткни грецкий орех между своим прессом, напрягись и вуаля. Пресс «Щелкунчик».

Тристан выдыхает, как будто, возможно, он просто слишком напряжён, чтобы смеяться. Без проблем. Я тоже. Всё, о чём я могу думать — это о нём сверху, о его члене, прижатом к моей сердцевине, и о том, сколько самообладания, должно быть, потребовалось ему, чтобы остановиться.

— Зачем, чёрт возьми, ты раскладываешь это на моём полу, — спрашивает он, когда я протягиваю ему спиннер и скидываю туфли. На мне атласное платье кремового цвета, которое Миранда настояла, чтобы я примерила, так что оно не идеально для игры, но, чёрт побери, Тристану Вандербильту нужно немного расслабиться.

— Это называется игрой. Ты когда-нибудь играл во что-нибудь из этого раньше? — я постукиваю пальцем по вертушке. — Мы даже можем заключить на это пари. Если я выиграю, ты должен будешь продолжать встречаться со мной до тех пор, пока либо ты, либо я не решим, что мы друг другу не нравимся. Если ты выиграешь, ты сможешь решить, продолжать ли встречаться со мной, независимо от причины.

Тристан прищуривает глаза и бросает спиннер на кровать.

— У меня нет на это времени. Мой отец будет здесь меньше чем через час. Тебе нужно уехать.

— Я не уеду, пока ты не поиграешь со мной. Это быстрая игра. И лёгкая. Или ты боишься, что я надеру тебе задницу? — я скрещиваю руки на груди и смотрю на него.

— Я всегда могу поднять тебя, вынести из своей комнаты и запереть дверь.

— Да, но это было бы совсем не весело, не так ли? — спрашиваю я, и Тристан хмурится.

— Хорошо. — Он щёлкает по спиннеру пальцем, и в итоге получается стрелка, направленная в красную часть круга, и в четвертой части доски, которая указывает на ногу. — И что теперь?

— Правая нога на красном, — говорю я ему, хватая его за руку и поднимая на ноги. Я показываю ему, что делать, а затем хватаю спиннер. В обычной игре был бы судья, который крутил бы за нас и указывал ходы, но я всегда готова импровизировать. — Правая рука жёлтая.

Я присаживаюсь на корточки и кладу руку на одну из цветных точек, и Тристан закатывает глаза.

— Это глупая игра. Как тут вообще можно выиграть?

— Первый, кто упадёт или не сможет завершить свой ход — проигрывает, — говорю я, фыркнув. — Когда ни один из нас не сможет крутить спиннер, мы будем по очереди называть цвет или часть тела для движения друг другу. Я протягиваю ему спиннер, и у него выпадает синий, левая рука, он намеренно наклоняется надо мной, чтобы положить ладонь на нужное место.

Мы продолжаем, пока оба не запутываемся, и ни один из нас не может дотронуться до чёртового спиннера.

— Красный, — говорит он, и я облизываю губы, стратегически осматриваясь по сторонам.

— Правая рука, — добавляю я, и Тристан изо всех сил старается, чтобы у него получилось. В этот момент мы выглядим так, будто занимаемся продвинутой йогой. — Жёлтый, — говорю я, выбирая свой собственный цвет.

— Грудь, — шепчет он, и я хихикаю, почти теряя равновесие.

— Это не часть тела, — задыхаюсь я и чувствую, как он дрожит надо мной, изо всех сил стараясь удержаться на своём месте.

— Она самая, — рычит он, и я пожимаю плечами. Поскольку проще просто наклониться и прикоснуться грудью к карте, я делаю это. —