Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Глава седьмая. К Квиринальскому дворцу и Пантеону

Пришло время мне пожить в другой части Рима. Кажется, Сенека довольно оптимистично заметил, что всякая перемена — радость, а Вашингтон Ирвинг пошел еще дальше, сказав, что перемена всегда приносит облегчение, даже если она к худшему. Как ни странно, в этом есть доля истины, и мы всегда бросаемся навстречу переменам с надеждой на лучшее. Впрочем, Рим сейчас настолько переполнен, что большинство людей считают за лучшее оставаться там, где они есть. Но я лично ощущал беспокойство и сильную потребность в миграции.

Первые мои попытки найти жилье ежедневно кончались неудачей. Казалось, каждый дюйм римской жилплощади был снят на недели вперед. Я уже почти смирился с поражением, когда, шагая по широкому римскому Уайтхоллу, Виа Венти Сеттембре, заметил табличку с названием пансиона просто потому, что она уж очень странно выглядела на фоне министерств и официальных зданий, и, поддавшись минутному порыву, поднялся на верхний этаж в большом лифте красного дерева. К моему огромному удивлению, мне предложили на выбор комнаты в пустом швейцарском пансионе! Это место так и оставалось для меня загадкой, пока я не съехал. История эта напоминала полудетективный роман о секретных службах, и я решил, что случайно назвал пароль, когда в первый раз постучался сюда.

Пансион был готов к приезду тридцати, а то и сорока гостей, которые почему-то не приехали. Кровати были застелены, столы накрыты. Но я там никого не видел, кроме горничной: она подавала мне завтрак и застилала постель. Тишина, которая царила в этом месте, и в любом другом городе показалась бы мрачной и зловещей, здесь, в Риме, была столь совершенна, что в нее просто не верилось. Как во сне, я бродил по пустым комнатам огромной квартиры, но всякая моя попытка выяснить у горничной причину пустоты этого великолепного места в перенаселенном городе приводила к тому, что она замыкалась в упрямом и враждебном молчании.

В самом здании кипела жизнь, которая постепенно уходила из него вечером и оставляла его совершенно пустым. Там были офисы, частные квартиры, приемные врачей, огромная комната, двери которой всегда держали открытыми настежь, чтобы выветрился запах свежей краски. На полу в этой комнате сидели десять смуглых маленьких девушек и подшивали огромный ярко-красный ковер. Потом пришли декораторы и добавили к ковру белые стулья с ярко-красными сиденьями. Это была мастерская какого-то кутюрье.

И вообще, это был совсем другой Рим. В моем прежнем Жилище, как только в комнате сгущались сумерки, стены спальни испещряли неоновые огни, и пространство наполнялось шумом. Казалось, улица весь день только и делает, что ждет вечера. Здесь же около шести часов раздавался щебет машинисток и секретарш, слышались их шаги по мраморной лестнице. Перекрикиваясь, как скворцы в лесу, они улетали по домам, стараясь успеть на автобус. Снаружи, на Виа Венти Сеттембре, охранники и привратники брали под козырек, когда министерские машины выплывали из дворов министерства обороны или огромного министерства финансов. При смене караула у Квиринальского дворца появлялся наряд. Потом сгущались сумерки и опускалась темнота с ее изысканной тишиной. И наконец, не оставалось никого, кроме нескольких полицейских под арками, без сомнения, ожидающих того таинственного момента в ночи, когда им могли пригодиться пистолеты-пулеметы «Стен». Утром возвращались машинистки и секретарши, часовые отдавали честь приезжавшим министрам, а по улице неторопливо шествовали самые представительные мужчины в Риме, молодые гиганты из бывшей королевской, ныне президентской гвардии. Они шли во дворец в медных шлемах с черными конскими хвостами.

Теперь моим фонтаном был не красавец «Тритон» Бернини, источенный водой, a Acqua Felice и фонтан Моисея. Это один из самых непопулярных фонтанов Рима, и, как мне кажется, незаслуженно. Даже тем, кто на большой скорости проезжает мимо в автобусах, рассказывают историю о том, как Просперо Брешиано, скульптор, изваявший странного, присевшего на корточки, непривлекательного Моисея, намеренно и не послушавшись советов друзей, которые его отговаривали, высек эту фигуру прямо из травертина, не сделав сначала пробной модели, из огромной глыбы, лежавшей плашмя в его студии. Несчастный не подумал о том, на какой высоте будет установлена фигура, и когда со статуи сняли покрывало, критически настроенная римская толпа так осмеяла памятник, что Брешиано впал в тоску, которая в конце концов и свела его в могилу. Фонтан тем не менее прекрасен и, должно быть, выглядел еще лучше, пока его не загородили высокие здания и не опутали провода. Если не считать львов в Львином дворике Альгамбры в Гранаде, то четыре симпатичные создания, извергающие воду Acqua Felice, — самые забавные и приятные львы, каких я знаю. Я очень привязался к ним и уверен, что они никогда и не собирались пожирать христианина или делать что-либо подобное — им просто нравилось чинно сидеть здесь, изрыгая струи воды, текущей с Альбанских холмов.

Говорят, когда эта вода, проведенная папой Сикстом V, наконец достигла Рима, его сестра, желая доставить брату удовольствие, принесла ему чашку. Папа, который не любил подобных сцен, к воде не притронулся, сказав, что она безвкусная, в чем, как говорили мне римляне, был прав. Это вода невысокого качества. Склонность пробовать воду и с неподдельным интересом и страстью обсуждать ее вкусовые качества — одна из черт, общих у римлян и испанцев. Вопрос «Здесь есть питьевая вода?», который вряд ли может считаться хорошим началом разговора с незнакомыми людьми в Англии, никогда не оставит равнодушными испанцев и римлян. Если вам не приходит в голову, что бы такое сказать, вы всегда можете поговорить о воде, как в Англии вы всегда можете покритиковать климат.

Виа Венти Сеттембре начинается и заканчивается воспоминаниями о Наполеоне. Его сестра Полина жила на вилле Бонапарте рядом с Порта Пиа, а в другом конце улицы находятся Монте Кавалло и Квиринальский дворец, где Наполеон пытался запугать и подавить папство. Миссис Итон, которая видела Квиринальский дворец в 1822 году, когда он был еще резиденцией папы, недобро назвала его «одним из самых длинных и отвратительных зданий, которые существуют в природе». Но даже в этом городе, где шедевры на каждом углу, мне нравятся простые, без претензий линии дворца, а также его цвет — цвет высушенной апельсиновой кожуры. Могущественный Сикст V, который сделал его своей резиденцией, в детстве был пастухом, и, может быть, именно воспоминания о пастбищах побудили его занять под постройку такой большой кусок Квиринальского холма. Мадерна расположил дворец с гениальной правильностью и четкостью. И, стоя среди изгородей и деревьев, занятно думать, что под садом пролегает длинный Квиринальский туннель, наполненный спертым воздухом и выхлопными газами. Двадцать два папы умерли в Квиринальском дворце, и большая часть конклавов за три столетия были проведены именно здесь. Когда в 1871 году Виктор Эммануил захватил дворец, на чердаках были найдены деревянные перегородки, чтобы разделять пространство на «кельи» в дни заседаний Священной коллегии.