Солнце, луна и хлебное поле - Темур Баблуани

– Вы кого-то ждете? – спросил он.

Я встал и поздоровался почувствовал, что, крест и ряса расположили его ко мне.

– Здесь был маленький домик, в нем знакомая женщина жила, – ответил я.

Теперь я коротко расскажу вам, что узнал от старика. Пятнадцать лет назад моя знакомая скончалась, из Москвы приехала ее дочь и очень дешево продала дом какому-то казаку из Таганрога, у казака были жена и две дочери. Жена и старшая дочь начали работать на швейной фабрике, сам он устроился сторожем на кирпичный завод. Сначала они ничем не отличались от остальных, но потом неожиданно разбогатели, как они умудрились, это загадка. Открыли продуктовый магазин в городе, половину старого рынка скупили, наконец эвон какую домину отгрохали, машину приобрели, шофер их обслуживает, катаются как сыр в масле!

Когда старик ушел, я опять опустился на лавку, и мне страшно захотелось увидеть этого казака из Таганрога: «Взглянуть бы, как выглядит этот сукин сын». К чему мне было на него смотреть, я не знал, но мне это нужно было, иначе я просто не мог оттуда уйти. Стемнело, и в новом доме зажегся свет в окнах. Я жевал капустный лист и думал: «Из-за этого золота моя жизнь окончательно пошла под откос, столько лет я мучился в заключении, под страхом расстрела, и все это, оказывается, для безбедной счастливой жизни какого-то сукина сына из Таганрога. Тьфу, мать твою…» – выматерился я и в какой уже раз вспомнил, виня себя, убитого солдата – не будь золота, несчастный был бы жив.

Только меня сморил сон, я услышал шаги, поднял голову и увидел того же старика, он возвращался. Пальто нараспашку, шапка набекрень, он был выпивши.

– Здесь собираетесь ночевать? – спросил он.

– А можно? – спросил я.

– Вам можно, – улыбнулся и показал на крест.

– Большое спасибо.

Он опять улыбнулся и вошел в калитку, но скоро вернулся и принес мне старое одеяло:

– Согреетесь.

Я поблагодарил.

– Это подарок, – сказал старик.

Я снова поблагодарил его. Когда он ушел, я задумался: «Интересно, сколько раз за всю жизнь я сказал „спасибо“». Если подумать, мне тоже не раз говорили спасибо за тысячу мелочей, но тот, от кого я по-настоящему заслуживал благодарности, храпел сейчас в трехэтажном доме на противоположной стороне улицы и не ведал о моем существовании. Если б я подошел к нему и сказал: «Я тот человек, благодаря которому ты теперь в такой чести у судьбы», – наверное, он не оставил бы меня в живых. Он был благодарен Господу, и с этим не поспоришь. А зачем ему я, жалкий бродяга, ему не было до меня дела.

Утром я буквально секунду видел его, он проехал у меня перед носом на белом «Мерседесе», это был полный мужчина, сидел на заднем сиденье. Я проводил машину взглядом. «Что было – то было!» – махнул я рукой, от сердца отлегло. Больше мне там нечего было делать, я уложил одеяло в рюкзак и отправился в путь.

Этой ночью мне приснилась Манушак, она была в красном платье, на щеке нарисована мушка, как тогда, когда она пришла на свидание в тюрьму в Тбилиси. Я был старым и беззубым, мне было стыдно: «Вот видишь, Манушак, как я состарился, на что стал похож». – «Да нет, что ты, прекрасно выглядишь».

Потом я поднял ее на руки и начал подниматься по лестнице.

Это был хороший сон, мне казалось, он обещал что-то радостное. Много лет прошло с тех пор, как мне последний раз приснилась Манушак, и, может быть, из-за этого сна у меня так быстро полегчало этим утром. «Да жива ли она еще?» – ничего более важного в жизни, чем ответ на этот вопрос, для меня тогда не существовало.

45

Из Краснодара на Северный Кавказ я ехал вместе с военными, мне разрешили подняться на платформу, где стояли два БТР. Платформ было много, и везде стояли БТР и танки, двигались на Чечню, там только что снова началась война. И я заметил, солдаты были не в настроении.

Русские вроде нерелигиозный народ, но христианство все-таки имеет для них особое значение. Они делились со мной едой, и в сигаретах не отказали бы, но я боялся, как бы чего не заподозрили и не скинули меня с поезда, поэтому не курил, сдерживался, и в карты не играл. Мы часто останавливались и стояли часами. По утрам и по вечерам я громко читал молитвы, солдатам нравилось меня слушать.

На четвертое утро, когда мы остановились недалеко от Минвод, я попрощался с солдатами, сошел с поезда, прошел лесополосу и вышел на трассу. Через некоторое время меня догнал старый грузовик, в кабине сидел только водитель.

– Денег у меня нет, – предупредил я.

– Поднимайся.

Когда мы въехали в город, начался дождь. Дворники на лобовом стекле не работали, и водитель снизил скорость, он поминутно высовывался в окно, пытаясь определить дорогу. Добрым человеком оказался, знал, куда надо было меня подвезти, и подвез. Там я спрятался под навес, а скоро и автобус подошел. Поднялся, на последние двенадцать рублей купил билет и через полчаса был уже в аэропорту.

На поле стояли два самолета. Один только-только прилетел из Москвы, другой – через три часа отправлялся в Тбилиси. Провожающие и пассажиры мешались в толпе. Давно я не видел столько грузин вместе. Они совсем не походили на тех грузин, которых я помнил, больше не было прежнего веселья и широты, у большинства во взгляде были растерянность и горечь. Я выбрал одного человека лет сорока, на шее у него висела толстая золотая цепь. Подошел и кивнул ему:

– Не могли бы вы одолжить мне денег на билет? Дайте свой адрес, я не знаю, когда, но будьте уверенны, я обязательно верну вам.

На лице у него выразилось презрение, он отвел взгляд.

– Я бывший заключенный, спустя много лет возвращаюсь домой, – я с трудом выговорил все это по-грузински, губы не подчинялись мне.

Тот будто и не слышал, глядел в конец зала, поверх моей головы.

– Ради бога, помогите мне, – не уходил я, – очень вас прошу.

Наконец он произнес:

– А не сломать ли тебе сейчас нос?

Я отошел.

Билет стоил тысячу двести рублей, с учетом инфляции это было немного, но никто и не думал мне их давать. Я не бросал своих попыток, выбирал более-менее хорошо одетых мужчин и вновь повторял то же, что сказал первому сукину сыну, только теперь добавлял: «После этого я долго болел, а последние