Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

– А не холодная? Зимой не холодно будет? – все волновалась Аня.

– Да ты чего, Ань? – улыбался Генка. – Еще какая теплая, я уж весь упрел. И не жмет нигде, и не мала, и не велика… В самый раз! – Он обнял жену, прижал к себе. – Только как же ты без Черного моря… Сколько лет уже ты без Черного моря…

– А, – сказала Аня и махнула рукой.

– Тоже правильно! – охотно согласился Генка. – Здесь отдохнем, крестному картошку выкопаем… Да! Светка прибегала! Плачет, а сама рада… Ей Леха пузо натер! Заявление уже подали. На День города свадьбу сыграют – приглашали… А Леха молоток! «Оторвало, оторвало…» Не оторвало!

Генка спал – похрапывал во сне. Аня не спала – глаза были открыты. Из‑за стены доносилось равномерное поскрипывание кровати и звуки любви – не очень страстные, семейные, приглушенные, чтобы не разбудить детей и не тревожить соседей… Окно было открыто. Ночь стояла теплая, душная. Где-то погромыхивала, приближаясь, гроза…

Ивану хорошо работалось. Подавшись к экрану дисплея, он быстро набирал текст, напевая под нос про березоньку, которая во поле стояла. За окном погромыхивал гром, за стенкой похрапывал сосед Альберт.

Внезапно темнота за окном осветилась близкой молнией, и на мгновение стало светлей, чем днем. И в то же мгновение в компьютере что-то затрещало, посыпались искры, и над ним поднялся легкий дымок. Экран погас.

Иван понял, что произошло, и выругался хлестким и злым американским ругательством.

Альберт перестал храпеть.

Иван поднялся, опрокидывая стул, и заругался уже по-русски:

– Чёрт подери! Двести страниц текста! Полгода работы! Чёрт… Чёрт подери!

Словно издеваясь над ним, кто-то в ответ вырубил свет.

Иван горько рассмеялся и не стал больше ругаться. Подошел к окну, распахнул раму, вдохнул полной грудью пьянящего грозового воздуха.

Гроза бушевала такая, словно здесь была не средняя полоса России, а Юго-Восточная Азия, какой-нибудь Сингапур, – с мечущимся из стороны в сторону обезумевшим ветром, беспрерывным, катающимся туда-сюда грохотом грома и аритмично-частыми белыми вспышками молний.

И вдруг Иван почувствовал, что в комнате кто-то есть, что кто-то стоит за его спиной.

– Кто здесь? – спросил Иван, не оборачиваясь.

– Это я, – ответила Аня.

Они стояли посреди комнаты, и Иван прижимал ее к себе.

– Я полюбил… Я влюбился… Я люблю вас, Анна… – бормотал Иван, прижимая ее к себе сильнее.

Свет зажегся так же внезапно, как и погас. Иван словно испугался чего-то и опустил руки. Аня стала маленькой, как ребенок, и немного жалкой.

– Знаете, что я хотела вам сказать? – заговорила она. – Помните, я вам говорила, что наши платки никому не нужны и скоро их совсем не будет? Когда я это вам говорила, я сама в это верила. Но, может быть, не совсем, не до конца, но все-таки верила. Так вот, в тот же день я встретила одну знакомую старушку, и она мне сказала: кто-кто, а старухи наши платки всегда носить будут. Я сначала пропустила это мимо ушей, а потом подумала: а ведь старушки всегда будут… А значит, и платки наши тоже всегда будут, правда же? И я тоже буду когда-нибудь старушкой и буду носить наши платки…

Иван смотрел на Аню, слушая ее сбивчивое и смущенное откровение, и улыбался.

– «И будем мы старые хрычи, а жены наши будут старые хрычовки…» – процитировал он, и Аня взглянула на него с нежностью и благодарностью.

Он взял ее за руки и заговорил негромко и ласково, как взрослые иногда разговаривают со своими детьми:

– Когда я ехал сюда, я не знал, конечно, не знал, но чувствовал, что здесь что-то случится, что я встречу… Я всегда мечтал встретить русскую девушку… Не потому, что я сам русский, а потому, что я знал, знаю, что русские женщины – лучшие в мире: они самые ласковые, самые бескорыстные, самые сильные. Вы оказались именно такой, какой я себе вас представлял… Я правильно говорю? Только имя… Мне казалось, что будет Катерина.

Аня засмеялась:

– Катерина? «Гроза» Островского или Катерина Измайлова?

– Нет-нет-нет! – Иван замахал рукой, поняв, что имеет в виду Аня, и тоже засмеялся. – Нет, Анна…

– Называйте меня Аней, мне так привычнее, – попросила Аня – глаза ее все еще смеялись. – «Анна Каренина» или «Анна на шее»?

И это предположение Иван хотел оспорить, но вдруг услышал подозрительные шорохи за дверью.

– Негодяй! – воскликнул Иван. – Опять ты…

Он подскочил к двери, распахнул ее и, к своему удивлению, обнаружил там не Альберта, а тетю Паву. Та даже не успела разогнуться.

– Тетя Пава… – проговорил Иван укоризненно и печально, но та не смотрела на Ивана и не слышала его. Тяжело выпрямившись, она многозначительно поприветствовала ночную гостью:

– Здравствуй, Ань.

– Здравствуйте, теть Пав, – испуганно и виновато отозвалась Аня.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие, – пробормотала тетя Паша и ушла – утиной своей походочкой.

Иван и Аня одновременно поглядели друг на друга и одновременно засмеялись, захохотали, зажимая ладонями рот и чуть не падая. Внезапно Аня чихнула.

– Будьте здоровы! – сказал Иван, смеясь.

Аня чихнула еще раз, и Иван перестал смеяться.

– Будьте здоровы, – сказал он.

Аня чихнула в третий раз, и Иван посмотрел на Аню серьезно и ответственно. Он показал на дверь санузла.

– Там – удобства! Горячая вода ночью всегда есть. Халат совершенно чистый.

В душе шумела вода, а Иван носился по комнате, подготавливаясь к выходу Ани: включил самовар, смел со стола невидимую пыль, встряхнул одеяло, посмотрел на себя в зеркало, потер скулы и подбородок, расстегнул верхнюю пуговицу на сорочке, но снова застегнул, поцеловал портрет бабушки и, ликуя, показал большой палец, после чего вспомнил о другом фотопортрете, скорчил девушке рожу и бросил фотографию в стол.

Из‑за стены, за которой жил Альберт, донеслись какие-то подозрительные звуки, там словно двигали кружку по стенке. Иван саркастически улыбнулся и показал стенке кукиш.

Аня вышла из душа – розовая от горячей воды, в белом, до пола Ивановом махровом халате. Она смущенно глянула на Ивана.

– Платье скоро высохнет, – пробормотала она.

Иван тоже был смущен.

– Чай скоро будет… Долго закипает… Самовар… А это моя бабушка! – Он взял фотографию в руки.

– Та самая бабушка? – спросила Аня.

– Да, та самая, моя любимая бабушка… Анна, я должен открыть вам страшную тайну… – Иван посмотрел на стену.

Подозрительный шорох доносился теперь почти из-под потолка, где была решетка воздуховода. Иван перешел на шепот:

– Тайна заключается в том, что моя бабушка уехала из России не до семнадцатого года, а после семнадцатого года! Она была… – Иван не успел сказать, кем была его бабушка после семнадцатого года, потому что одновременно из‑за стенки донесся грохот падающей мебели и оглушительно зазвонил телефон.

Иван озадаченно посмотрел на него и поднял трубку.

– Алло… Алло, – повторил он в молчащую трубку несколько раз и хотел уже положить ее на место, как вдруг услышал голос – высокий женский голос, говорящий по-английски, и Аня его услышала. – Джессика… – растерянно проговорил Иван. Он заговорил по-английски и выглядел немного растерянным и виноватым.

Аня опустилась в кресло, терпеливо дожидаясь конца разговора, иногда внимательно взглядывая на Ивана.

Он преобразился вдруг, отдалился, стал чужим, иностранным. Аня опустила глаза. Иван положил трубку и виновато глянул на Аню:

– Анна… Это не должно вас беспокоить. Это… – Он присел рядом на ручку кресла. – Это не жена и не невеста и даже не подружка! У меня с ней ничего не было, я вам клянусь! Она даже подбросила мне в сумку свою фотографию. Я стал разбирать сумки и вдруг вижу ее фотографию…

Аня улыбнулась немного грустно:

– Разве я вас о ней спрашивала?

Иван взял в руки Анины ладони и заговорил:

– Анна, я прошу вас стать моей женой. Я прошу вас уехать вместе со мной в Америку. Я не богат по американским меркам, но… У меня есть дом, кредит выплачен, маленькая яхта…

Аня улыбнулась и проговорила негромко:

– Сакраменто, край богатый…

– Да, Сакраменто, штат Калифорния… – Иван ходил по комнате. – Анна! Вы нигде не были, ничего не видели, вам не с чем сравнивать! Это ужасно, поверьте мне! Мы были с вами у Иконникова, да? Если страна относится так к своим великим, то как она относится к простым людям? А вы не простая! – Сам того не замечая, Иван перешел на крик: – Пшик – и нету! Двести страниц текста, полгода работы, а потом – пшик – и нету! Была страна, а потом пшик… Она проклятая! Проклятая… Я верю, что проклятие кончится, когда-нибудь здесь можно будет жить, но не скоро, не раньше чем через тысячу лет! А мы не живем так долго… Анна, уедемте, уедемте отсюда! Я знаю, у вас мама, чудесная женщина, учительница, мы заберем ее с собой… Геннадий… Он очень интересный, необычный человек, но он… недостоин вас!