Дивизия имени Дзержинского - Самуил Штутман

Испытания не из простых. На этих двух этапах, как правило, из полусотни кандидатов человек тридцать—сорок отсеивается. Оставшихся проверят на предмет сохранности оружия: на специальном учебном месте каждый спецназовец должен выстрелить в воздух из своего автомата одним боевым патроном. Выстрелил – прошел дальше, осечка или какая неисправность – готовься к следующему экзамену, через полгода.

На следующем этапе экзамена бойцы сдают проверку готовности к штурму высотных зданий. Они должны с помощью специального снаряжения спуститься за насколько десятков секунд по фасаду с пятого этажа здания. При этом обстрелять на одном из этажей условных бандитов, а на другом забросить в помещение с предполагаемыми преступниками учебную гранату. Те, кто успешно справляется и с этим испытанием, проходят дальше на акробатику (прыжки, кувырки и сальто), само собой, уже без боевой экипировки, и потом выполняют четыре комплекса специальных упражнений, которые являются одновременно проверкой координации после всего, что уже пройдено, и разминкой перед заключительным этапом – рукопашным боем.

В спарринге каждый из кандидатов должен показать технику владения приемами рукопашного боя. Здесь мало стойко держать удар и просто устоять на ногах. Нужно вести схватку активно. А это непросто. Ведь каждого кандидата по очереди экзаменуют военнослужащие, имеющие краповый берет. С ними он борется по четыре минуты. Весь бой длится двенадцать минут, причем для «краповика» является подтверждением квалификации. Если сам он будет избит, то его могут лишить крапового берета. Но и излишняя жестокость к экзаменуемым наказывается. Негоже, когда у аттестующих верх берут эмоции, и стремление выявить наиболее достойных приводит к жестоким избиениям.

– Столь же недопустимы перегибы, – продолжает Сергей Иванович Лысюк, – и на других этапах квалификационного экзамена, в первую очередь игнорирование мер безопасности, что приводит к трагическим последствиям. Настойчиво внушал солдатам и офицерам: самое главное – не запятнать нашу святыню. Если ее ценой будет нечаянно загубленная жизнь – мы дискредитируем краповый берет как знак высокого ратного мастерства.

Нельзя мириться и с другой крайностью – с послаблениями и упрощениями на экзамене в погоне за числом «краповых беретов». Больше – не всегда лучше. Поэтому квалификационные проверки необходимо проводить с максимальным напряжением сил. В нашей роте, а затем в батальоне и отряде «Витязь» получали общий «зачет» и соответственно право на ношение берета не более 10—20% экзаменуемых. Но это только поднимало авторитет воинов, сдавших трудный мужской экзамен. Командиры и сослуживцы относились к ним с особым уважением. Они были настоящим боевым ядром коллектива.

Учитывая характер, содержание экзамена и то, что краповый берет – одновременно и награда за мужество, стойкость, выносливость, боевое мастерство, проявленные в испытаниях, и знак высокой профессиональной квалификации, приобретенной в упорных тренировках, и символ доблести спецназа, которому по плечу любые, самые трудные и ответственные задания Родины, серьезное внимание уделяется ритуалу его вручения. Он по-военному прост, строг и в то же время волнующий до кома в горле.

Участники экзамена строятся там же, где и прошли последние испытания. Заслужившие право ношения крапового берета получают его в торжественной обстановке из рук заслуженных ветеранов спецназа, поворачиваются лицом к строю при развернутом Знамени отряда, опускаются на правое колено, целуют берет, надевают его на голову и, приложив руку к головному убору, громко произносят: «Служу! Отечеству! И спецназу!»

С этого момента победитель – в элитной когорте сил специального назначения. И обязан в боевых операциях, в учебе, в повседневной жизни подтверждать завоеванное в испытаниях право носить святыню спецназа.

И спецназовцы соединения подтверждали его, подтверждали не раз. Помнится, один офицер дивизии рассказал случай, который произошел с ним на КПП при въезде в город Коканд, где он нес службу во время очередной «горячей» командировки ОМСДОНа в Ферганскую область. В городе был введен режим особого положения. Все трассы, ведущие в Коканд, перекрыты контрольно-пропускными пунктами. Наряды, выполнявшие задачи на них, должны были проверять транспорт, направляющийся туда, грузы, перевозимые им, и граждан, которые на автомобилях едут в город. Так вот, проверяя очередную машину, он обратил внимание на то, что пассажиры легковушки уж очень агрессивно настроены по отношению к наряду. Чтобы как-то охладить их пыл, он напомнил им о праве военнослужащих подозрительных лиц задерживать для выяснения личности, а в случае сопротивления применять специальные средства.

– Ты что, крутой? – стал пререкаться водитель автомобиля. – Мы признаем только одну часть, которая у нас в городе порядок наводит, дивизию Дзержинского.

– А я из нее и есть, – пояснил офицер.

– Не похоже что-то. Там ребята все крепкие, как на подбор, и береты бордовые носят...

Вот так узнавали дивизию далеко за пределами Москвы и Московской области, такую оценку ее солдатам и офицерам давали жители тех районов и республик, в которых в горячую пору «перестройки» выполняли задачи дзержинцы.

В НАГОРНОМ КАРАБАХЕ

Однако вернемся к хронике. Из Сумгаита соединение вернулось в середине апреля 1988-го. До ферганской командировки оставался примерно год. Но на зимних квартирах солдатам его провести не было суждено.

Тревожный сигнал «Сбор» звучал для них за этот маленький промежуток времени несколько раз.

Провал перестроечных процессов, серьезные политические просчеты верховной власти, отсутствие какой-либо идеологии, адекватной происходящему в стране, шельмование советской национальной политики – все это заводило страну в тупик, углубляло межнациональные противоречия, усиливало центробежные силы на окраинах большого союзного государства, обостряло экстремизм и подхлестывало преступность. По признанию командира дивизии генерал-майора Виталия Босова, то было время испытания на зрелость всех и каждого – от командира дивизии до крайнего левофлангового рядового солдата. То испытание требовало недюжинного самообладания.

О событиях, развернувшихся вокруг Нагорного Карабаха, было много информации. Печать, телевидение и радио давали оперативные сводки с мест происшествий, анализировали происходящее. События в Сумгаите и Степанакерте, бурное обсуждение решений сессий Верховных Советов Армянской, Азербайджанской ССР, Верховного Совета СССР. Армяно-азербайджанский конфликт сумгаитским противостоянием не завершился. Он продолжал потихонечку тлеть, время от времени разгораясь то в Ереване, то в Баку, пока не вспыхнул ярким пламенем карабахской войны, начавшейся в 1990-м, затухшей уже после развала Советского Союза, но до сих пор миром так и не окончившейся.

Летом 1988-го полыхнуло в Ереване. Личный состав, выделенный из дивизии, срочно перебросили в столицу Армении. Сразу по прибытии часть людей направили для несения патрульно-постовой службы в пригородный поселок Масис, другую оставили в Ереване.

Жители отнеслись к военным доброжелательно. Люди здоровались, приглашали в гости, прямо на улицах угощали овощами и фруктами, предлагали сигареты. Расспрашивали, откуда приехали.

Но в целом, по воспоминаниям офицеров соединения, обстановка была напряженная. «Гром» разразился 15 июня, когда открылось заседание сессии Верховного Совета Армянской ССР (и Азербайджанской ССР, кстати, тоже).

В этот день личный состав привлекался для охраны общественного порядка. С 7 часов утра военнослужащие находились в резерве в готовности к действиям.

К 12 часам в сквере рядом с Домом политпросвещения начались стихийные митинги. Было принято решение оцепить здание. В 12 часов 10 минут дзержинцы приступили к выполнению задачи...

Как рассказывают офицеры дивизии – участники тех событий, когда сбегали по лестнице на площадь, увидели огромную толпу, примерно тысяч 80—90, теснившую к входу в здание редкую цепь милиции. В едином порыве люди кричали: «Требуем решения!», скандировали: «Карабах!» Они сами себя заводили. В сторону милиции летели яблоки, помидоры, камни, бутылки. В первый момент, когда собравшиеся увидели военных, они приутихли, решили: солдаты сейчас начнут вытеснять толпу. Но задача состояла лишь в том, чтобы заградить вход в здание. Поняв, что активных действий войска не предпримут, митингующие снова навалились на войсковую цепочку. Посыпались оскорбления и проклятия: «Фашисты», «Каратели», в солдат полетели камни, бутылки и все, что попадало под руки. Под вечер из Дома политпросвещения вышел какой-то депутат и зачитал решение сессии... Люди потихонечку начали расходиться. Ближе к ночи оцепление сняли и омсдоновцев отправили в казарму.

17 и 18 июня после заседания сессии Верховного Совета Азербайджанской ССР обстановка в Ереване и ряде других городов республики, особенно тех, в которых совместно проживали армяне и азербайджанцы, резко обострилась. Сводки пестрели сообщениями о происшествиях: избиения азербайджанцев, поджоги их домов, перестрелки.