Тайна предсказания - Филипп Ванденберг

— Еретик! — воскликнул на это великий инквизитор.

— Лицемер! — последовала реплика Сончино.

— Проклятие тебе и всем приверженцам языческой цифири!

— Проклятие доминиканскому сброду! Тьфу, черт!

Вероятно, именно последние слова заставили смолкнуть раздраженный ропот. И, словно среди них оказался нечистый, каждый начал оглядывать другого с головы до пят, как пристало бы только шлюхам с Трастевере.

Это оскорбительное замечание по поводу великого инквизитора легко могло привести Сончино в застенки инквизиции, но математик знал, что Папа простер над ним охраняющую длань. Пий V, конечно же, хотел когда-нибудь завершить строительство собора Святого Петра и нуждался в его знаниях и его счетном искусстве.

Поэтому, когда Сончино в поисках помощи взглянул на него, Папа отреагировал непроизвольным движением руки в сторону великого инквизитора и, успокаивая его, воскликнул: "Irascimini, nolite peccare!"[114]

После того как снова восстановился покой, слово взял седой старик. Это был Луиджи Лилио, мудрец в области медицины и гений астрологии. Лилио, влюбленный во время, как в соблазнительную женщину, но при этом говоривший, будто он ничто не ценит меньше, чем время, много лет жил в башне Ветров, в Ватикане, и по заказу Пап занимался реформой календаря. От всех этих цифр и календарных событий — начиная с первого человека, Адама, и до Пия V, — он стал странным: с пристрастием спорил с кем-то невидимым, который ни в коей мере не уступал ему в образованности и знаниях, — и поэтому многие утверждали, что это не кто иной, как его alter ego[115] или его демон. После того как Лилио, узнав о предсказании крамольного Коперника, рассчитал роковую орбиту Astrum minax и подтвердил результаты расчетов ученого, он был осужден Папой на молчание под угрозой отлучения от Церкви и всех мыслимых адских мук. От этого знания, говорил Лилио, волосы его поседели и тяжесть легла на сердце. Теперь же он задавался вопросом, почему весь Рим, — а скоро уже и целый свет — с нетерпением ожидает конца света. Он заявил, что не виноват, если апокалипсические события стали известны.

— Этого никто и не утверждает! — возразил Папа на протест астронома. — Вы не несете никакой ответственности.

Государственный секретарь Клаудио Гамбара, сузив глаза, обратился к Pontifex maximus:

— Ваше святейшество, а кто же тогда пустил этот слух?

— Вы говорите "слух", ваше высокопреосвященство? — Пий V горько усмехнулся. — Это, как всем нам известно, не слух, но ужасная правда.

— Хорошо, но кто же распространяет такую правду? Этот человек находится сейчас в зале? Среди нас скрывается Иуда?

Папа покачал головой.

— Пусть ответит великий инквизитор!

Словно желая протянуть время, великий инквизитор медленно встал, расправил свою алую пелерину и сказал:

— Раньше священный трибунал считал, что это дело рук одиночки, разработавшего безумный план, чтобы шантажировать нас. Между тем у нас есть предположение, что за этим скрывается хорошо продуманный заговор, имеющий единственную цель — навредить Святой Матери Церкви. Кто же в действительности стоит за этим, мы не можем сказать. Возможно, это заговор турецкого султана или немецких протестантов.

— И какую цель преследуют шантажисты? — спросил Ганцер из миноритов.

— Смехотворную цель, — ответил великий инквизитор, — и потому я считаю, что это лишь жалкая отговорка. Человек, который утверждает, что якобы располагает книгой Коперника (а все данные свидетельствуют об этом), хочет, чтобы священный трибунал пересмотрел приговор о ереси.

Кристоф Клавий встрепенулся и с явной озабоченностью спросил:

— Священному трибуналу известно имя этого человека?

— Разумеется.

— Не хотите его назвать?

Великий инквизитор взглянул на Папу. И когда тот утвердительно кивнул, сказал:

— Его имя — Леберехт Хаманн, бригадир каменотесов на строительстве собора Святого Петра.

Клавий вскочил, словно дьявол разжег адский огонь под его сиденьем.

— Вы его знаете?

Иезуит молча склонил голову.

— Он, как и вы, немец, с той стороны Альп. Откуда вы его знаете, патер Клавий?

Клавий скривился, словно у него в горле застрял комок, и после долгой паузы начал говорить:

— В юные годы Хаманн потерял родителей. Моя семья жила в том же городе, и мой отец, Якоб Генрих Шлюссель, усыновил его. Так Хаманн стал моим сводным братом…

Объяснение иезуита вызвало великое волнение. Кардинал Исуальи из Монте Марано кричал громче всех и спрашивал, почему иезуит еще не предпринял попытки призвать сводного брата к ответу; государственный секретарь Клаудио Гамбара благодарил Бога, что он явил это нежданное чудо, поскольку теперь все должно измениться к лучшему: Клавий передаст книгу Коперника во владение курии, его святейшество издаст буллу против глупых речей о конце света и каждый, кто упомянет об этом, подвергнется преследованию инквизиции.

Услышав эти слова и почувствовав, что все взгляды устремлены на него, иезуит залился краской. Когда же радостное возбуждение немного улеглось, Клавий выкрикнул:

— Все не так, как вы думаете! Ваше святейшество и господа eminentissimi, мой сводный брат и я являемся — не нахожу иного слова — смертельными врагами. Да простит меня Господь!

— Смертельными врагами?

— Смертельными врагами?

Один за другим присутствующие повторяли ужасные слова, и великий инквизитор, который от волнения снял алую перчатку, чтобы ударить ею по колену, осведомился:

— Что значит "смертельные враги"? Может быть, объясните нам?

— Я знаю, — обстоятельно начал Клавий, — что благочестивый христианин живет во грехе, если называет другого своим смертельным врагом. Но возможно ли похоронить эту вражду с моей стороны, если другой тоже не готов к этому? Когда мы впервые встретились через десять лет, он едва не забил меня до смерти. И я, честно говоря, боюсь вновь встречаться с ним.

Великий инквизитор сделал серьезное лицо.

— Как же дошло до такой ожесточенной вражды?

Клавий молчал, уставившись в пол.

— Вы не должны объясняться перед всеми присутствующими. Скажите мне на ухо, если вам удобно.

Иезуит повиновался и, подойдя к великому инквизитору, наклонился к нему. Пока остальная консистория следила за выражением их лиц, Клавий произнес свою исповедь. Как только иезуит закончил, доминиканец в величайшем возбуждении порвал свою алую перчатку, которую все это время тянул и щипал, как тетиву лука. Поведение великого инквизитора выдавало не только его возмущение, то также растерянность.

Это обстоятельство еще больше усилило взаимное недоверие присутствующих. Они молчали. Лишь кардинал Капоччио, из-за внезапной тишины вновь пробудившийся ото сна, не мог разобраться в сцене между великим инквизитором и иезуитом, а потому взволнованно теребил сидящих по обе стороны и повторял:

— Что он сказал? Что он сказал?

На старого кардинала никто не обращал внимания. Выдержав паузу, доминиканец наконец произнес:

— Всевышний укажет нам путь, как найти управу на этого человека. Поверьте мне, братья во Христе.

Тут Пий V снова вступил в дискуссию и крикнул, обращаясь, к великому инквизитору:

— Если у вас есть мысль, как добыть эту книгу, скажите, чтобы мы могли обсудить это! В противном случае лучше молчите. Впрочем, я считаю этого Хаманна чрезвычайно умным и опасным, и, возможно, именно поэтому заговорщики избрали его своим предводителем. Итак, что же должны мы сделать, чтобы впредь не оказаться в смешном положении, чтобы снова потекли деньги за отпущение грехов, чтобы продолжались работы на строительстве собора Святого Петра, чтобы курия и Святая Матерь Церковь вновь вернули себе прежнюю власть? Говорите, почтенные господа!

Сончино, которому бесплодная болтовня давно уже действовала на нервы, своим ответом вновь разворошил осиное гнездо.

— Я ничего не понимаю в теологии, — сказал он, — но спрашиваю себя, почему инквизиция не пойдет навстречу желанию Хаманна? Тогда проблема была бы решена, Хаманн отдал бы книгу и каждый получил бы свое…

— Этот малый слишком хитер. Наверняка он давным-давно заказал фальшивку, — заметил Пий V, а великий инквизитор, вторя своему архипастырю, воскликнул:

— Чтобы священный трибунал пересмотрел приговор? Никогда! Скорее Земля будет вращаться вокруг Солнца или, пожалуй, вокруг Луны! Этого не бывало, этого нет и этому никогда не бывать!

— Честь и хвала вашему упорству, — возразил Пий V, — но неужели вы не видите всеобщего хаоса, неповиновения Церкви, надругательств над учением? Христиане, которые всю жизнь следовали заветам Церкви, пренебрегают святыми местами. Осененные крестом духовные особы, которые смиренно жили, теперь обращаются против собственной веры. Благочестивые отчаиваются, сомневающиеся оправдываются, врагов становится с каждым днем больше. Вот-вот вспыхнет первый храм и будут убиты первые представители духовенства! Что ждет меня, вашего Папу?!