Походный барабан - Луис Ламур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Частенько, однако, купец, отыскавший хороший рынок, приберегал эти сведения для себя, вслух же сокрушался о своих тяжких переживаниях и вовсю расписывал опасности пути, лишь бы любой ценой сокрыть от других свои рынки сбыта товаров или источники дешевого сырья.
Независимо от взглядов и мнений Церкви как целого, всякого рода аббатства, монастыри и храмы числились среди лучших купеческих клиентов. Облачения прелатов обычно изготовлялись руками мавританских ткачей. Я обнаружил, что, за немногими исключениями, слуги господни страстно интересуются книгами и новостями и охотно слушают рассказы купцов.
Несмотря на попытки церковных верхов насаждать нормы и правила, священники и монахи в городах и селах становились частью тех перемен, которые изменяли лик Европы и смягчали её нравы и мнения.
Один такой служитель Господа подошел к моему прилавку на ярмарке купить отрез парчи на ризу. Мы поговорили о ткани, потом о маврах, о Кордове, о книгах и, наконец, разговор перешел на медицину.
— Арабы, — сказал я, — считают, что перед началом операции руки и инструмент должны быть абсолютно чистыми.
— Я слыхал, — он покосился на меня беспокойным глазом, — будто Маймонид осмелился критиковать самого Галена…
— И вполне справедливо.
Он был потрясен:
— Так неужели нет ничего, на что мы могли бы показать пальцем и сказать: «Это так, это правильно»?
— Возможно, и есть; но, похоже, единственный закон вселенной — это изменение. Все течет, все меняется — и это к лучшему.
Священник покачал головой, не соглашаясь, но, я уверен, несогласие это не было полным.
— Говори потише, — посоветовал он, — лучше, чтобы таких замечаний не слышали.
И тут ему, по-видимому, пришла в голову мысль:
— А ты не тот ли, который?..
Он понял, что я тот самый.
Я не смог бы этого отрицать, потому что он, конечно же, имел возможность порасспросить других, не я ли тот человек, который спорил с наставником в университете.
— Полагаюсь на твою дружбу. То, что я говорю, — это разговор одного ученого с другим. По окончании этой ярмарки я покидаю Европу и, вероятно, не вернусь никогда.
— А что ты такое говорил?
— Что Бернард Клервоский был глупцом, возводя обвинения на Абеляра. Я считаю, что Абеляр — прекрасный ученый, и нам нужно побольше таких, как он.
— Я согласен со многим из того, чему он учил… — Священник взглянул на меня: — Ты счастливчик — путешествуешь. Возможно, паломничество — как раз то, что мне нужно.
Мы поговорили об изменениях, которые внесло в законы франков появление купечества, сделки купцов между собой и с городами. Менять и подправлять законы начал ещё Карл Великий, покровительствовавший развитию торговли в своей империи; однако появление купечества потребовало перестроить саму основу законов, внеся положения, чуждые прежнему образу мыслей.
В цивилизацию, основанную главным образом на земледелии, где все законы опирались на использование земли, мы, купцы, привнесли новые соображения. Власть исходила от короля, церкви, крупных баронов, а основой любой собственности до недавних пор была земля.
Существовавшие законы лишь в малой мере касались купцов, и потому они выработали свои собственные кодексы правил, которыми и руководствовались в отношениях между собой. Рассматривая споры, в которых участвовали купцы, местные суды начали прибегать к купеческим кодексам.
По этим правилам торговец становился привилегированной персоной, не связанной законами и уложениями, обязательными для горожан. Бароны, радуясь прибыли от налогов, которые платили купцы, и развитию торговли, которому они способствовали, предоставляли особое положение купеческим караванам.
Высокий молодой монах — а его особенно занимало законоведение — глубоко интересовался такими новшествами. Это и подготовило его разум к восприятию изменений.
Графиню весьма взволновала прежде ею не виденная ярмарка. Надев арабский костюм, который дала ей одна из женщин нашего каравана, она вышла покрасоваться.
За многие мили приходили сюда люди — продать свой товар или просто поглазеть на зрелища и утолить любопытство. Кроме нашего каравана, который теперь слился с караваном Петера, в ярмарке участвовали ещё пять. Один был из Италии, второй из Армении; германцы с берегов Балтики, венецианцы, голландцы — все явились в Провен.
У нас, торговцев, есть свой жаргон — «арго», и свои сигналы для предупреждения о приближающейся беде.
Через несколько минут после открытия ярмарки все купцы уже знали о графе Роберте и о том, кого он разыскивает. Нас здесь насчитывалось более тысячи крепких, закаленных бойцов. Жонглеры, фокусники и акробаты — тоже наши союзники, и разные компании были хорошо знакомы друг другу по предыдущим встречам. Неважно, какие у нас разногласия между собой — а кое-какие, конечно, имелись — любой беде все противостояли сообща, плечом к плечу.
Кто-то вдруг коснулся моего локтя. Обернувшись, я увидал морщинистое лукавое лицо старого Хатиба. Хатиб из Кордовы! Мой друг — нищий, вор, поставщик сведений!
— О, как встреча с тобой согревает мое сердце! — Он показал рукой: — Я здесь с жонглерами.
Открыв полую рукоять своего кинжала, он извлек скатанную в трубку записку.
«Я не забыла.
В.»
Графиня заметила эту сценку и быстро подняла глаза от записки ко мне.
— От женщины?..
Хатиб, улыбнувшись мне, церемонно поклонился:
— Какая же львица не узнает следов другой львицы?
Он говорил по-арабски, но она быстро ответила:
— Ты уподобляешь меня львице?
Мы были изумлены, ибо ни один из нас не предполагал, что эта женщина говорит по-арабски, хотя, собственно, почему бы и нет? Она выросла в замке посреди арабских земель.
— Все женщины — охотницы, и все смертоносны.
— Меня нисколько не удивляет, что этот человек — ваш друг, — сказала она мне. — Вы с ним думаете одинаково.
Не сказав ни слова, я показал ей записку. Графиня приподняла бровь и отдала листок обратно.
— Интересно знать, что это вы такое совершили, что кто-то не забыл о вас на второй день?
— Я не жду, чтобы меня помнили, — заметил я, — лишь бы мне радовались.
Вдруг раздался взрыв рукоплесканий, мы обернулись и увидели человека, сделавшего стойку на одной руке на верхушке шеста, который держал другой акробат. Потом вокруг собралась толпа жонглеров, шпагоглотателей и прочих.
— А чудесно, должно быть, жить вот так! — сказала графиня с восхищением.
— Ну, это зависит от точки зрения, — заметил я, — вот у человека, который на шесте, есть искалеченный ребенок, ради которого он живет. А шпагоглотатель — сирота, не знающий ни отца, ни матери. У них много бед…