Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Она накинула и пальто: ни Мумбанза, ни его люди не должны были заподозрить, что она остановилась в отеле. Считалось, что она придет с улицы, проскользнет мимо стойки и незаметно поднимется на этаж. Ее визит был конфиденциальным – никто даже не подозревал, до какой степени.

Насколько она могла заметить (ее окно выходило на главный вход Палас-отеля), Мумбанза со своей кликой приехал около четырех дня. Месье путешествовал с большой помпой: жена или две, несколько детей, кормилицы, горничные, куча телохранителей – из которых, по словам Пайоля, двое луба, которые не отходили от него ни на шаг. Свита с домочадцами расположились на третьем этаже – том же, что и Гаэль: она слышала, как они шумно вселялись. Зато сам генерал занял апартаменты на пятом, номер 418, с панорамным видом на озеро и Альпы.

Между Гаэль и Боссом (так его прозвали в Лубумбаши) никаких контактов. Пайоль заплатил Гаэль в Париже – половину оговоренных трех тысяч евро, остальное по возвращении. Если услуги придутся по вкусу, то ей могут выдать добавку из рук в руки.

Пятый этаж. Она не чувствовала себя ни взвинченной, ни подавленной. Карминные стены коридора напомнили ей декорации из фильма «Шепоты и крики» Ингмара Бергмана – шведский кинорежиссер говорил, что красное – это цвет «внутренности души».

Номер 418, занимавший весь западный угол этажа, был рядом со служебной лестницей. Ни одной камеры наблюдения на пути. Два здоровяка с выражением смертельной скуки на лицах несли караул. Ее приход стал развлечением. Они грубо ее обыскали, ощупывая долго и жадно, – в сущности, они тоже имели право попробовать товар.

Один из церберов открыл ее сумочку и достал из нее пластиковую упаковку.

– Сказано же: никаких презиков.

– Это хирургические перчатки.

– Зачем?

– А ты как думаешь?

Чернокожий захохотал. Он отдал ей клатч, одновременно постучав в день. Мумбанза открыл лично. С мобильником в руке он впустил Гаэль, не говоря ни слова, явно в дурном настроении. Она не стала усугублять и молча сняла пальто.

Она собрала информацию о генерале и видела его фотографии в Интернете: минимум метр девяносто роста и сто двадцать – сто тридцать килограммов веса. Формат был ей знаком – по отцу, – но бычара в апартаментах производил впечатление. Когда он двигался в своем темном костюме, от него исходил глухой звук трущейся ткани и чуть слышные позвякивания – несомненно, ключи от разнообразных сейфов в его карманах. Его ноги в туфлях с заостренными носками показались ей огромными.

Мумбанза тыкал пальцами в телефон, не обращая на нее ни малейшего внимания. Отсветы экрана скользили по его базальтовым чертам. Гаэль не смогла удержаться от маленькой провокации:

– Коли на то пошло, я могу посмотреть кино?

Африканец, казалось, вспомнил о ней. В такие моменты Гаэль благодарила Небо за то, что так долго ненавидела свое тело. Шаг за шагом она победила эту болезнь и обрела самоуважение. Сегодня она любила каждый миллиметр своих форм. Или, вернее, она была в них уверена, как солдат уверен в своем оружии. Она знала их привлекательность, силу, жестокую мощь обольщения.

Она подумала, что генерал разорется, но его лицо сморщилось в гримасу, которая могла сойти за улыбку.

– А ты нахальная.

– Мы же здесь не зимовать собираемся, а?

Ухмылка. Порядок, африканец понял, с кем имеет дело. Белая дерзкая шлюшка, которую предстоит обуздать. У него уже слюнки потекли.

– Хочешь что-нибудь выпить? – спросил он, пряча в карман мобильник.

– Шампанского.

Он указал на низкий столик около бархатного диванчика: там стояло ведерко со льдом, откуда выглядывала бутылка со сверкающими капельками влаги. Дальше расстилалась кровать, необъятная, как арена.

– Я сама этим займусь! – бросила Гаэль, берясь за марочное вино.

Мумбанза вроде бы оценил манеры этой девицы, но огонек садизма продолжал мерцать в глубине его зрачков. Гаэль, с ее миниатюрным пухленьким телом цвета молока, скоро заплатит за белую спесь. Мумбанза был не из тех, кто борется за свой народ. Он просто хотел обратить доминирующее положение белого в свою пользу. Его взгляд говорил: «Я тебе порву задницу, сестренка, и все это во славу ООН».

Она размотала металлическую проволоку, скрученную вокруг пробки, изображая внезапную веселость:

– А у твоих сторожевых псов есть оружие?

– Конечно.

– И как они проходят таможню со своими пушками?

– Я конголезец, красотка.

– И ты тоже вооружен?

Мумбанза положил руку на свой член:

– А ты сомневалась, моя птичка?

– Нет. Я хочу сказать… по-настоящему.

Вопрос был лишним. В глазах чернокожего мелькнула настороженность.

– Чего тебе надо, цыпа?

– Мне сказали, ты генерал.

– Ну и что?

– Но ты же не в форме? Где ж ордена и все такое?

Он откинул полу пиджака, показывая кожаную кобуру с полуавтоматическим пистолетом.

– Тебя это возбуждает? Так, что трусики мокнут?

Она провела языком по губам.

– Хм… Обожаю… – промурлыкала она, вытаскивая пробку.

Она любила понежиться в самой глупой и грязной вульгарности. Особенно сегодня. Всякий раз она думала об отце. О тех деспотичных усилиях, которые он приложил, чтобы сделать из нее воспитанную, утонченную девушку. Она разрушила его надежды, перечеркнула мечты. Она целенаправленно выбирала худшее, сжав зубы, уверенная в своем реванше. Сегодня все было наоборот: она здесь не для того, чтобы оскорбить Морвана, а чтобы почтить. Она отомстит за него, вот и все. А значит, все дороги ведут к отцу…

Шампанское полилось в бокалы. Мумбанза снял пиджак, потом положил кобуру на кресло, на приличном расстоянии от Гаэль. Чтобы окончательно его добить, Гаэль спустила одну бретельку с плеча. Если хочешь покорить мужчину, не нужно забивать себе голову сложными подсчетами. Самец – наука точная. Прогнозируемость остается его бесспорным достоинством.

Мумбанза, все еще стоя, с жадностью разглядывал ее. Держа бокал в правой руке, левой он без всякого стеснения массировал свой член.

Она позволила смеху перекатываться у себя в горле, как встряхивают кости в игральном стаканчике, и подмигнула ему. Страх постепенно проникал ей в вены, будто переливалась ледяная кровь.

В ладони она сжимала пробку.

Орудие убийства.

Через несколько минут, закрывшись в ванной, Гаэль готовила себя к маленькой оргии его превосходительства.

Расхожая легенда гласила, что во время войны в Алжире местные женщины, чтобы уберечься от насилия со стороны французских солдат, вставляли бритвенное лезвие в картофелину, которую потом засовывали себе во влагалище. Правда или ложь, но слухи перебрались в Азию: во время вьетнамской войны вьетнамки, как говорят, делали то же самое. Относительно недавно в ДРК – одно изнасилование в минуту, по данным на 2007 год, – утверждали, что жертвы применяли ту же технику, используя фрукт с косточкой – последняя должна была заблокировать лезвие в последний момент.

Не забыть бы добавить к списку Швейцарию.

Гаэль только что извлекла из пудреницы половинку сломанного бритвенного лезвия. Быстрыми движениями туда-обратно она воткнула ее в пробку и поплевала в ладонь, чтобы смочить себе вульву. Зажмурив глаза, она ввела туда конструкцию, которая заняла там почти естественное положение, и натянула трусики.

Несколько шагов, чтобы проверить, может ли она свободно двигаться. Отлично. Она посмотрела на себя в зеркало и увидела, что страх берет свое: она была мертвенно-бледной. Тело покрылось маленькими капельками пота, которые нещадно покалывали повсюду. Любой жест выдавал легкую дрожь. Она напрягла мускулы: не дать страху поглотить ее. Только не это.

Когда она вышла из ванной, надушенная, полураздетая – белое белье с блестками (то, что нужно Мумбанзе: секс на манер шампанского «Кристалл Родерер», шикарный и искрометный), – то являлась воплощением самой похотливой раскованности. Гигант удовлетворенно заворчал. Он остался в рубашке и брюках, но обнажил свой чудовищный член, вздернутый, как охотничий рог. С его заостренной розовой головкой он напоминал golliwog, черных кукол девятнадцатого века с большими клоунскими губами, которые иногда делались из плотной пористой керамики.

Именно в этом стиле он и приказал:

– Иди отсоси мне, сучка.

Остекленевший взгляд, дрожащие губы, кровь, которая чуть ли не брызжет из белков. Гаэль почувствовала, как страх вгрызается ей в желудок. Одним движением она высвободила свою выбритую набухшую вульву.

– А может, поменяемся ролями? – усмехнулась она. – All you can eat[103], кобелек.

Он отвесил ей пощечину и швырнул ее на кровать. Рыча, опрокинул на спину, крепко держа, чтобы она не двинулась, и сорвал с нее трусики, раздвинув ляжки так, как будто она крыска-балеринка в Парижской опере на репетиции.

– Грязная белая шлюха, – прорычал он, – сейчас ты распробуешь мой СПИД…