Секс с учеными: Половое размножение и другие загадки биологии - Алексенко Алексей

Именно эту историю, видимо, и мог услышать в своей пивной Ричард Докинз, и именно она стала самым известным и популярным объяснением, почему на свете существует такая штука, как альтруизм. Кин-отбор должен подталкивать организмы к тому, чтобы приносить свои интересы в жертву благополучию родственников, а в конечном итоге – всей популяции, поскольку, даже если у вас не так уж много общих генов с объектом вашего альтруизма, ваши гены в среднем выиграют, если таких объектов будет много. А значит, кин-отбор закладывает основу социальности, и уж особенно должны быть предрасположены к ней перепончатокрылые, практикующие такой интересный способ определения пола, как гаплодиплоидия. И правда: именно они изобрели ульи и муравейники.

Тут на сцену выходит еще один весьма известный биолог, Эдвард Уилсон (1929–2021) из Гарварда. В 1971 году он ввел понятие эусоциальности (то есть «хорошей, правильной социальности»). Критерии этой социальности таковы: во-первых, должно быть разделение функций на тех, кто размножается, и тех, кто отказался от этой практики ради заботы о ближних. Во-вторых, несколько поколений должны жить вместе и вести общее хозяйство. В-третьих, они должны совместно заботиться о потомстве. Таким критериям, несомненно, соответствуют пчелы и муравьи, но к ним примыкают и другие существа: термиты, тли, некоторые креветки, чудом затесавшиеся в эту членистоногую компанию плоские черви и даже млекопитающие, а именно голый землекоп, в честь которого научный журналист Илья Колмановский[28] назвал свой регулярный подкаст. При этом эусоциальность все же довольно редкое явление: Уилсон подсчитал, что из 2600 семейств членистоногих эусоциальные виды замечены только в пятнадцати, причем явление эусоциальности независимо возникало в эволюции членистоногих двенадцать раз.

Первоначально понятие эусоциальности относили только к общественным насекомым, но потом в этой компании появились и представители других групп. Возник вопрос: а нельзя ли считать эусоциальными организмами и нас, людей? Понятно, что строгому определению мы не соответствуем, поскольку у нас нет касты неразмножающихся рабочих особей (эксперименты с рабством и трудовыми лагерями были все же краткосрочными и не слишком успешными). Однако тут вступает в действие интересный культурный механизм. В четырнадцатой главе мы мимоходом упомянули, что человеку свойственно выставлять этические оценки разным субъектам и явлениям, и это прямое следствие того факта, что мы – социальные существа. Собственно, когда мы признаем кого-то или что-то хорошим и этичным, это просто значит, что он, она или оно устраивает наш социум. В этой системе есть один очевидный баг: само явление социальности просто обязано получать самые высшие этические оценки из всех возможных. И конечно, людям непросто было смириться с тем, что «эусоциальными» оказались какие-то букашки, а то и черви, а мы, венец эволюции, в лучшем случае можем претендовать на «парасоциальность» (в первоначальной версии классификации Уилсона). И началась череда попыток натянуть сову на глобус: переопределить эусоциальность так, чтобы человек начал удовлетворять ее критериям. Не то чтобы кому-то очень хотелось переустроить общество по образцу муравейника – просто всем понравилось само слово. В том числе и автору концепции, Эдварду Уилсону.

Уилсон за свою долгую девяностодвухлетнюю жизнь написал множество статей и книг, относящихся к области социобиологии. Если кто-то интересуется муравьями, то лучшего источника информации, чем книги Уилсона, ему не найти. Однако в своих трудах профессор все чаще обращался к теме человечества, причем, согласно позднему Уилсону, это самое человечество уже вполне может считать себя эусоциальным. В последних его книгах мы уже представляем собой настоящий венец эусоциальности на планете Земля. В конце концов, ничего не стоит отредактировать старое определение, чтобы оно стало чуточку шире. Кроме того, со временем все дальше в тень отступала концепция кин-отбора, а на передний план выходил групповой отбор, когда-то дезавуированный Гамильтоном. По мнению Уилсона, высказанному в книге «Смысл существования человека», к 2010 году методология Гамильтона «была окончательно повержена».

Ричард Докинз, впрочем, не согласился с этим тезисом: в своей рецензии на книгу Уилсона он рекомендовал читателям даже не открывать ее, а просто «забросить куда подальше». Чего мы здесь точно не будем делать, так это встревать в ожесточенную перепалку двух известных биологов, тем более что один из них, Эдвард Уилсон, уже ушел из жизни. В нашей истории про секс эусоциальность появилась не просто так, а как иллюстрация забавного явления: такая, казалось бы, биологическая частность, как механизм определения пола, – да еще и возникший, вполне возможно, как реакция на бактериального паразита, – лежит в основе столь величественного явления, как возникновение социума. То есть может лежать, если верна идея Гамильтона о кин-отборе у перепончатокрылых, а может и не лежать, если, согласно Уилсону, возникновению социальности способствует только групповой отбор, а кин-отбор, напротив, только все портит. Не рассказать об этом было никак нельзя, а кто из них был ближе к истине, покажет дальнейшая история познания.

После столь высокой науки сложно переходить к более легковесным темам. С другой стороны, подобный прием поможет разрядить атмосферу. В некотором смысле тема этой главы – связь секса с альтруизмом. В человеческом обществе принято считать, что быть альтруистом хорошо. Впрочем, когда люди выбирают себе спутника жизни, то есть полового партнера, они учитывают разные факторы, и один из этих факторов отражен в известной присказке: «Был бы человек хороший». И вот вопрос: а не подвержен ли признак альтруизма у людей половому отбору? С людьми нелегко ставить опыты: шаг в сторону – и ваше исследование окажется или неэтичным, или некорректным с точки зрения методологии. Но попробовать можно, и это сделали, к примеру, канадский психолог Пэт Баркли и его сотрудники.

Он предложил своим студентам заполнить два опросника. В первом из них были вопросы типа: «Были ли вы когда-нибудь донором крови?» – из ответов предполагалось составить представление о том, насколько испытуемый склонен к альтруизму. Во втором вопроснике психологи интересовались сексуальными победами своих подопытных кроликов. Были и контрольные вопросы. Например, открытые и общительные студенты могли гораздо чаще сдавать кровь, заниматься волонтерством, танцевать бачату, прыгать с парашютом и общаться с противоположным полом, чем замкнутые социофобы, – на это делались поправки.

Разумеется, поправка делалась и на то, что люди врут. Они уж точно привирают о количестве половых контактов (психологам давно известно, что мужчины преувеличивают этот показатель, а женщины преуменьшают) и, видимо, не прочь приврать о своей склонности к альтруизму. Чтобы учесть этот фактор, в конце исследования была объявлена лотерея с призом в 100 долларов, и участникам было предложено заранее пожертвовать свой выигрыш на благотворительность. Кто-то согласился, а кто-то потребовал выдать выигранные деньги. Результаты исследования были недвусмысленными: те, кто сообщал о своих проявлениях альтруизма, и особенно те, кто пожертвовал выигрыш, имели в жизни больше половых партнеров (главным образом случайных) и чаще занимались сексом.

Таким образом, современные канадские студенты не слишком отличались по своим повадкам от представителей некоторых примитивных культур: про тех уж точно известно, что охотники, которые часто делятся с соплеменниками едой, имеют больший успех среди соплеменниц. Мог ли признак альтруистического поведения быть поддержан у человека половым отбором, а то и попасть на траволатор «фишеровского убегания»? Или все сложнее: к примеру, щедрость может зависеть от общественного статуса, а уж высокий статус, в свою очередь, не может не нравиться противоположному полу? Рассуждая о повадках людей, мы вступаем на скользкий путь, и я с самого начала дал себе слово остерегаться подобных тем – они не сулят ничего, кроме дешевых сенсаций. И тем не менее следующая глава посвящена как раз такому рискованному предмету.